Отогрев на солнце закоченевшие ступни, опять подбираюсь к страшному месту с охапкой веток. Обложив провал подстилкой, без труда вынимаю брюки, шест с надписью ставлю у провала и возвращаюсь на свой пятачок. И уже не верится, что эта тихая равнина лишь час назад угрожала смертью
Теперь ясно, что самолет погрузился в самом центре мо хового зыбуна, по которому в летнее время с шестами и палками не пройти.
Вся эта равнина - постепенно высохшее и заболоченное озеро. В центре еще остался не тронутый процессом заболачивания и, по-видимому, очень глубокий водоем. Здесь природа наступала, на него по-иному. Затягивая теплую поверхность воды плавучими зелеными мхами, она десятилетие за десятилетием сужала зеркало и наконец совсем спрятала озеро под мягким ковром. Из отмирающих мхов на поверхности воды постепенно накопился слой торфа, и для зеленых мхов вода стала недоступной. Тогда на смену пришли сфагновые мхи, получающие воду и пищу из воздуха в виде росы, дождя и пыли. Вода полностью погребена под слоем торфа, образовавшего шаткий, непроходимый зыбун. Если из болота можно было выбраться, то провал через толщу торфа в скрытую водную пучину, где не живут даже самые неприхотливые рыбы, будет роковым. На ее дне лежит сейчас мой самолет.
Отжимаю брюки.. Они пластырем липнут к телу, сковывают движения. Но сушить их нет времени. Надо бежать из страшного болота. Опять прыгаю по кочкам, отмечая свой путь срезанными в кустах ветками. Босыми ногами чувствую малейшую неровность почвы. Даже травинки вызывают боль.
После каждой остановки усиливается слабость, тело ноет как от ушибов, в ушах комариный писк и перезвон, а в голове сумбур. Ноги с трудом тащат изнуренное тело.
А вот и лес. Он встретил бодрящим запахом распаренной смолы и хвои. Обнимаю первый ствол корявой лиственницы и, не разжимая рук, опускаюсь на теплую твердую душистую землю; с жадностью гляжу в спокойную синь безоблачного неба. Окружающий мир кажется так дорог, что хочется обнять его весь и крепко прижать к груди.
Длинная прохладная тень деревьев напоминает об исходе дня. По звериной тропе пробираюсь к озеру. После шатких болотных кочек тропа кажется удобной гладкой дорогой. Через час наклоняюсь над гладью озера, чтобы утолить давно мучившую жажду. Из воды на меня глядит измученное, страшное, чужое лицо, с облепленной грязью длинной черной бородой. Секунду знакомлюсь с этим лицом, закрываю глаза и припадаю к воде. Вода кажется теплой, горькой, неприятно пахнет тиной. Но я пью и пью без конца, с небольшими передышками, не чувствуя облегчения. Потом переплываю к пещере, снимаю одежду и прыгаю в воду. Все тело пронизывает холодными иголками, и я с недоумением выскакиваю на берег. Наспех мою брюки, развожу костер.
Подбородок и руки дрожат от холода, подкашиваются ноги. От развешанной одежды валит пар, а тело совсем не чувствует тепла костра, словно костер нарисован на холсте. Не согревает и сухая одежда. Пришла страшная догадка - заболел!..
Уже поздней ночью с трудом добираюсь до шалаша и падаю на мягкий мох. Скорее бы уснуть и забыть невзгоды двух прошедших дней, но ослабевшее тело охватывает лихорадочный озноб, и сон совсем не приходит. Натягиваю медвежью шкуру и под ее тяжестью стремительно падаю в фантастическое царство кошмаров.
СВЕТЛАНА
Пытаюсь вспомнить, какое сегодня число, подсчитать, сколько дней лежу, но ничего не выходит: в голове пустота, как после выхода самолета из пике, а в ушах приглушенный рокот мотора; по-прежнему ноет колено. Опять просматриваю табель-календарь на небольшом листочке с рисунком гидростанции на обороте - подарок сберкассы, но стройные ряды чисел не дают ответа.
В авторучке кончаются чернила, карандаш утерян на болоте. Что же делать? Ждать выздоровления и тогда сделать чернила из ягод брусники?
А есть ли вообще надежда на выздоровление? Восстановятся ли силы?.. Надо выздороветь, поправиться и вернуться! Надо!!! Должен жить! Должен вернуться в часть!.. Ведь меня ищут, знаю… Будут искать и, конечно же, найдут… Друзья, товарищи по службе - не оставят. Только почему до сих пор не нашли? Ведь летали близко, слышал. А не нашли, видимо, потому, что не приняли координаты катастрофы.
Опять слышу рокот приближающегося самолета и, шатаясь, выбегаю на поляну, всматриваюсь в безоблачное небо, вслушиваюсь в тишь тайги. Но и сейчас, как и вчера, как и несколько дней назад, шум мотора - видимо просто бред больной головы. Расслабленный болезнью и убитый одиночеством, возвращаюсь в шалаш на свой тюфяк.
Шилом от перочинного ножа царапаю слова на листке бересты. Получается не плохо. Можно читать и не стирается. Это тоже одна из побед над тайгой!
Так какое же сегодня число?..
Двое суток я лежал в жару без воды и пищи. На третий день, ползая на четвереньках, с большим трудом вскипятил чай с малиной. После чая жар снизился и дышать стало легче. Потом кипятил чай по разу в день: всего три раза - три дня. Выходит, лежу я пятый день и сегодня двадцать третье августа.