Приключения Гугуцэ

— Вставай, кум! Беда! — стучал Тоадер Путинэ в окно деду Никите. — Большая залаяла!

Телогрейка на плечи, и дед Никита вместе с соседом мчится к винограднику.

— Стой! Стрелять буду! — орал спросонья ночной сторож. (Большая собака и его разбудила.)

Он кидался искать ружьё и пока находил, так уставал, что опять заваливался спать. Большая собака тоже спешила лечь, чтобы не остыл бугорок. Собачонка и та засыпала. А Тоадер Путинэ с дедом Никитой делать нечего! — стерегли виноградник от воров всю оставшуюся ночь.

Утром Гугуцэ приносил соседям тяпки, еду и две подушки. Ночной сторож гордо шествовал в село: пока он на посту, за виноград бояться нечего.

А днём стоит кому-нибудь пройти по дороге, как тут же три раза тявкнет собачонка, один раз выпалит из пушки большая собака и словно из-под земли вырастет Гугуцэ с ружьём в руках.

— Ай-ай-ай, дедушка! Что ж ты не ешь виноград? Он ведь поспел. Не видишь, что ли?

— Прости, Гугуцэ! Сию же минуту отведаю.

— Так и быть, прощаю. Но зимой, как только услышишь колокол, сразу иди на Мельничный холм.

— Договорились, Гугуцэ, — и прохожий ел виноград сколько мог.

Были и такие, кто боялся, нет ли тут хитрости.

— Сбегаю-ка я за очками, а то сослепу зелёную ягоду проглотишь, говорил хитрец и больше не показывался на той дороге.

Если же мимо виноградника проходила женщина, то Гугуцэ не забывал дать ей ещё одну гроздь винограда, чтобы домой отнесла.

— А что зимой? — спрашивали люди друг у друга. — Колокол зря не звонит. Уж не потребует ли Гугуцэ, чтобы мы построили на холме ветряную мельницу, а то ведь от неё одно имя осталось.

Ещё листья с деревьев не упали, а дети стали прятаться в сараях и тайком от старших что-то мастерить. Войдут в сарай двое, один отцовский тулуп напялит, другой мерку снимет, и тюк-тюк топоры до позднего вечера.

Когда выпал первый снег, Гугуцэ стал ходить из сарая в сарай, проверять, как дело движется.

Снег всё шёл и шёл. И вот однажды в воскресенье, на самой заре, когда над домами заклубились первые дымки, всё село услышало колокольный звон. Колокол звонил долго-долго, словно стосковался по людям, звонил до тех пор, пока всё село от мала до велика не потянулось на Мельничный холм.

На холме стоял и ждал Гугуцэ с тремястами и ещё тремя новёхонькими санками.

— Батюшки! — одна женщина даже в снег упала. — Никак, нас в другое село перевозят?

— Люди добрые! — начал Гугуцэ, снял шапку и произнёс речь, очень короткую, чтобы уши не успели замёрзнуть. — Кто летом отведал винограду, пусть за это сейчас прокатится на санках, — и поскорее надел шапку.

Посмотрели люди друг на друга: усы, бороды, тулупы, длинные шали, — всё это мешает кататься на саночках.

— Гору слишком крутую выбрал! — сказал кто-то.

— Утопить меня хочешь в речке за гроздь винограда? — накинулась на мальчика какая-то женщина.

— Пусть лучше дети покатаются, — поднял воротник директор школы (и он летом отведал винограда у Гугуцэ). — А мы будем для них саночки возить.

Но тут из толпы выступил Тоадер Путинэ:

— Никита, ты здесь?

— Тут я, кум!

— Давай уж и это дело сделаем! — нахлобучил Путинэ шапку и сел с дедом Никитой в санки.

— Сторонись! — крикнула жена того человека, у которого шляпа была с дымоходом, и села в другие санки.

— Эге-гей! — подхватило эхо.

— Ишь ты, не разучились ещё! — кричали старики.

Все обрадовались, будто только того и ждали. Даже санок не хватило. Рыбы подо льдом проснулись, глаза выпучили. В селе овцы блеяли, коровы голодные мычали, а хозяева знай себе катаются в долине Рэута до самой темноты.

Одни хитрецы, которые летом за очками бегали, грустно стояли в сторонке.

— Эге-гей! — звенела гора.

Директор школы так хитро перевернулся, что не знали, в каком сугробе его искать, а колхозный счетовод, летя с холма, печать потерял.

После всего этого на Мельничном холме слепили снеговика. Приставили голову — вылитый Гугуцэ! Тогда у его ног вылепили двух собак — большую и маленькую.

Бинокль Гугуцэ и зеленые человечки

Появился у Гугуцэ бинокль, но кого теперь удивишь биноклем? Оставит его Гугуцэ днём на завалинке, вечером придёт — он там и лежит; забудет бинокль у калитки, там же его и найдёт.

— Кхе-кхе! — дразнит мальчика говорун-сосед. — Вот на войне биноклю цены не было. У нашего генерала, помню, был бинокль: только он поднесёт его к глазам, а немец уже — руки вверх и вылезает из укрытия.

Гугуцэ и сказать нечего. Не начать же ему войну, чтоб для бинокля дело нашлось?

Так бы и забыли люди про бинокль Гугуцэ. Но вот однажды посмотрел мальчик в бинокль: подвода к селу идёт. А ездовой, задумавшись о чём-то, не видит, что одна лошадь распряглась и осталась щипать травку на обочине, — знай себе погоняет кнутом другую, то в горку, то под горку. Так и въехал в село.

Навстречу ему Гугуцэ с биноклем:

— Лошадь потерял, дедушка!

— Что ты! — ахнул дед. — Где ж она?

Гугуцэ — бинокль к глазам и тут же нашёл лошадь под Хыртопским холмом.