Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]

Марк Твен ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГЕКЛЬБЕРРИ ФИННА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Моисей и тростник. — Мисс Ватсон. — Том Сойер.

Вы, вероятно, слыхали про известного сорванца Тома Сойера. А если не слыхали — не беда! Вы сейчас познакомитесь с ним. Я — друг и приятель этого самого Тома, про которого написана целая книга. В книге рассказывается, как мы с Томом нашли деньги, спрятанные в пещере разбойниками, и сделались богачами.

Судья Тэчер взял у нас эти деньги и положил их в банк на проценты, дававшие нам ежедневно по одному доллару. Я, право, даже не знаю, что делать человеку с такой кучей денег. Вдова Дуглас взяла меня к себе вместо сына и хочет сделать из меня «культурного юношу», как она говорит. Но это мне совсем не по вкусу: очень тяжело жить с утра до вечера в одной и той же квартире. К тому же вдова ужасно аккуратная и степенная женщина. Я не вынес этой жизни и сбежал. Опять нарядился в лохмотья, влез в бочку из-под сахара — и зажил на свободе в своё удовольствие. Но Том Сойер разыскал меня и заявил, что он скоро сделается атаманом разбойников и примет меня в свою шайку, если я вернусь в дом вдовы и буду жить, как приличные люди. Я вернулся.

Вдова поплакала при моём возвращении, назвала меня бедной, заблудшей овечкой. Впрочем, ничего обидного она не хотела сказать. Опять на мне новый костюм, в котором мне так тесно и неловко. Работать в этом костюме нельзя, а можно только потеть и потеть и потеть. Опять всё пошло по-старому. Когда вдова звонила в колокол, все должны были садиться за стол, но и тогда не смели дотрагиваться до еды. Надо было ещё ждать, пока вдова побормочет над блюдом.[1] Этим она ничего скверного не хотела сказать про еду, хотя, конечно, мне не слишком-то нравилось, что каждое кушанье было приготовлено отдельно: суп — отдельно, жаркое — отдельно, овощи — отдельно. То ли дело у меня в бочке: всё смешано в одну кучу — гораздо вкуснее!

После ужина вдова брала книжку.

После ужина вдова брала книжку и принималась учить меня про Моисея и толковать что-то такое про тростник.[2] Уж я потел, потел, чтобы уразуметь это дело! Только раз как-то она проговорилась, что её Моисей давным-давно помер. Тогда я перестал думать о нём: какое мне дело до каких-то покойников!

Захотелось мне покурить, и я попросил у вдовы позволения. Она не позволила. «Это, — говорит, — дурная привычка, и ты должен отучиться от неё навсегда». Бывают же на свете такие странные люди! Рассуждают о вещах, в которых ровно ничего не смыслят. Вот хоть бы вдова: хлопочет о Моисее, который ей не родня и никому не нужен, а находит дурным то, что доставляет человеку удовольствие. Сама-то ведь нюхает табак, — это, небось, ничего!

В это время приехала к ней погостить её сестра, мисс Ватсон, тощая старая дева в очках, и стала донимать меня грамотой. Целый час она мучила меня своим букварём, и я чуть не околел с натуги. Даже вдова сжалилась надо мною и попросила дать мне передышку. Но от этого мне было не легче. Я начал смертельно скучать и завертелся на стуле. Мисс Ватсон стала придираться ко мне:

— Не болтай ногами, Гекльберри!

— Не скрючивайся так, Гекльберри!

— Сиди прямо, Гекльберри!

— Что это ты так вытянулся, Гекльберри? Когда же ты научишься наконец хорошим манерам?

Потом она стала говорить мне про ад, куда после смерти попадут нехорошие люди, а я сказал, что и мне хотелось бы туда же. Она страшно разозлилась, но я не думал ничего плохого: мне только хотелось поскорее уйти от неё, — куда угодно, лишь бы подальше. Но она продолжала вопить, что, должно быть, я очень скверный мальчишка, если могу говорить такие вещи, что она ни за что на свете не сказала бы ничего подобного и что она старается жить так, чтобы попасть прямо в рай, в царствие небесное. Но мне вовсе неохота жить в одном месте с нею, и я решил про себя, что не стоит мне становиться хорошим, а не то я и вправду могу очутиться в раю. Но, конечно, я не высказал этого вслух, потому что пользы от этого всё равно никакой. Только наживёшь неприятности.

А мисс Ватсон как начала, так и пошла трещать безумолку про царствие небесное. Там, говорит, только и дела у праведников что слоняться по небу с арфами и петь без конца свои песни. Подумаешь, какое удовольствие! Нет, небесная жизнь мне совсем не по вкусу; но я, конечно, не заикнулся об этом, а только спросил у мисс Ватсон, попадёт ли на небо мой приятель Том Сойер.

— Ну, — отвечала старуха, — на это надежда плоха.

Я, конечно, очень обрадовался: мы с Томом будем, значит, вместе.