Но каких неожиданностей не бывает на охоте! У самой вершины насыпи, где снег намело козырьком, лиса сделала последний прыжок и вдруг сорвалась вниз вместе с огромным пластом снега. Где-то там, на самой грани с насыпью, под слоем угольной пыли, он успел подтаять в этот день первой оттепели, оторвался под тяжестью лисы и вместе с ней медленно пополз по склону.
До нас донесся слабый хлопок выстрела. Лиса подпрыгнула и, обгоняя снежную лавину, эдаким огненным шаром, эдаким маленьким солнцем, озаряющим для нас серый зимний денек, покатилась вниз.
РУЖЬЕ
Неширокая извилистая река Уводь протекает в нескольких километрах от нашего города. На своем течении она образует множество рукавов, заводей и стариц. Между ними лежат заболоченные, поросшие кустами острова. На них-то и направились мы по уткам.
Солнце уже низко висело над дальним лесом, когда мы въехали в деревню на берегу Уводи и остановились возле избы-пятистенки, крашеной суриком.
На крыльцо вышел высокий лысоватый человек в майке и сказал:
— Здорово, Константиныч! А я думал, не приедешь. Ну, что же? Пойдем, помучаемся, или до завтра повременим?
— Смотри, Иван Павлович, — уклончиво ответил дядя Сережа. — Есть ли толк?
— Толк-то есть… — неопределенно сказал Иван Павлович.
— Можно, конечно, попробовать…
«Ну что они тянут!» — в нетерпеливом азарте думал я.
Поговорив в таком духе еще минут пять, охотники решили «ткнуться» в одно болотце.
Пока мы ставили в сени велосипеды, Иван Павлович оделся, взял ружье и патронташ.
Деревня стояла на высоком косогоре, по нему вниз к реке сбегали узкие тропки. По одной из них мы спустились к причалу и сняли с прикола легкий ботничок. За весла взялся Иван Павлович. Должно быть, он знал в совершенстве этот запутанный лабиринт протоков и стариц, потому что вел ботничок очень уверенно и при этом оживленно разговаривал с дядей Сережей.
Ботничок плыл, как по коридорам, среди высоких камышей. Над нами стремительно пронеслись две чирковые уточки.
Я схватился за ружье, сильно качнув ботничок.
— Ни разу еще, Митька, не топил ружье? — спокойно и насмешливо спросил Иван Павлович.
Меня звали не Митькой, но эти слова явно относились ко мне. Я смутился и прошептал «нет», глупо улыбнувшись при этом.
— Первый раз едет, — сказал дядя Сережа, очевидно, призывая Ивана Павловича к снисходительности.
Было тихо, как перед дождем. Можно было слышать гудение одинокого комара или звон упавшей с весла капли.
Наконец Иван Павлович подогнал ботничок к кочковатому берегу.
Собственно, никакого берега не оказалось. Это было болото — мелкое, ржавое и хлипкое. Дядя Сережа, не медля ни секунды, спрыгнул с ботничка и зашагал по колена в воде к прибрежным кустам. За ним последовал Иван Павлович, коротко бросив мне:
— Поспевай, Сенька.
Я ухарски спрыгнул с ботничка и пустился вслед за ними, чувствуя, как холодная густая вода неприятно обволакивает мои ноги.
До сих пор отчетливо помню, какое чувство я испытал, когда взлетела первая утка. Я испугался. Это был самый неподдельный испуг. Когда с кряком, с хлопаньем крыльев утка выдралась из кочкарника почти у самых моих ног, я вздрогнул, отшатнулся и даже не сделал попытки вскинуть ружье.
— Правильно сделал, что не стрелял, — услышал я за спиной спокойный голос дяди Сережи. — Это матка. Сейчас молодых поднимем. Смотри в оба.
Я не подал виду, что растерялся, и решил впредь быть спокойным и выдержанным. Но когда мы двинулись дальше по болоту, у меня заранее дрожали руки.
Вот опять хлопанье крыльев — утка тяжело поднимается на крыло, я тыкаю стволом в пространство, отчаянно жму на спуск… Что такое? Он не поддается…
В ту же секунду сзади меня грохнул выстрел. Утка, свесив голову и вразнобой махая крыльями, ткнулась в кусты. Я оглянулся. Дядя Сережа спокойно открывал дымящееся ружье, чтобы вложить новый патрон.
— Почему не стрелял?
Я в недоумении осмотрел свое ружье. О! Да ведь я забыл взвести курки!
Подобрав убитую утку, двинулись дальше. В пылу и азарте я не заметил, как исчез Иван Павлович, и теперь слышал его выстрелы где-то далеко за кустами.
Между тем погода портилась. Потянул ветер, заволакивая небо серыми, тягучими, как клей, облаками. Темнело. Мы повернули назад, к ботничку. Ивана Павловича еще не было там. Тяжелая капля упала мне на рукав, другая на верхнюю губу. Я слизнул ее и сказал:
— Дождь будет.
— Уже идет, — уточнил дядя Сережа.
Укрылись под стогом сена, сложенного среди болота на подстилке из сучьев. Дождь был небольшой, редкие капли косо неслись по ветру и почти не попадали на ту сторону стога, где мы сидели.
Я сидел скорчившись, подтянув колени к подбородку, и благодаря такому положению пережил еще один конфуз. Патроны слишком слабо держались в разношенных гнездах моего старенького патронташа, и несколько штук, выскользнув, упало на сено. Пришел Иван Павлович, бросил к моим ногам трех уток, сказал повелительно:
— На, Вовка, неси.
Мы поднялись.
— Стойте! — закричал я. — Я потерял патроны.
— Пошарь в сене, где сидел, — посоветовал дядя Сережа.