Бросив поводья Андрейке, Яков Немирич с важным видом направился к дому воеводы. Двор замка был застроен густо. Здесь находились дома воеводы и ротмистра, казармы солдат гарнизона и многочисленные хозяйственные и военные постройки. В Литовском замке были четыре деревянные церкви — три русские и одна латинская. В свое время посреди замкового двора киевляне вырыли жизненно необходимый колодец глубиной свыше тридцати сажень с деревянным срубом. Он имел коловорот, крышу и был замкнут, чтобы лихие люди или лазутчики не отравили воду.
Замок был укреплен боевыми башнями. Их насчитывалось пятнадцать. Стены башен для предохранения от огня облепили толстым слоем глины (местами толщиной до двух пядей[9]), а возле земли — и того больше. Башни имели бойницы в три этажа и завершались высокими шатровыми крышами.
Стены представляли собой ряды срубов, которые назывались «городни». Они засыпались землей, а поверху шло «блинкование»: защитная стенка с бойницами и крытым верхом с «подсябитьем» — выдвинутой вперед части блинкования с отверстиями снизу для сбрасывания камней на осаждающих. Перед Драбскими воротами находилось Лобное место, и киевляне, если им приходилось здесь бывать, испуганно крестились: отведи, Господи!
Замковая гора возвышалась над Подолом примерно на сорок сажень. Раньше она называлась просто Горой. Замок был построен в эпоху, когда огнестрельное оружие еще не было совершенным. Поэтому окружающие Литовский замок горы были равны по высоте, а некоторые поднимались даже выше Замковой. К примеру, с горы Щекавицы хорошо просматривалась часть замкового двора, а гора Уздыхальница была выше Замковой на пять сажень, что сильно мешало обороне замка.
Андрейко отвел коня к коновязи, но сена там не было, и он решил найти хоть клок свежескошенной травы. Найти в его понятии было, мягко говоря, позаимствовать корм у лошадей стражи. Они хрумкали отавой возле конюшен, где находились ясли — длинный желоб, сбитый из нестроганых досок. Воровато оглядываясь по сторонам, Андрейко крадучись приблизился к лошадям, но траву из яслей брать не стал, а собрал ту, что лежала на земле.
Едва он положил охапку отавы перед конем своего пана, как вдруг над ухом раздался грозный голос:
— А что это ты творишь, шибеник?! Воровать вообще негоже, а уж казенное добро — тем более. Ты кто? Ну-ка, отвечай!
Андрейко поднял голову и увидел мужика в годах с добродушным лицом и длинными усами. Судя по его одежде, он был конюх: кожаная безрукавка, белая вышитая рубаха без ворота не первой свежести, изрядно изгвазданные шаровары, широкий кожаный ремень с ножом и на плече длинный кнут с толстым резным кнутовищем, на который Андрейко посмотрел с опаской.
Ему уже приходилось видеть подобные кнуты. Точно такой имел конюх Немиричей. Его делали о трех концах, и в каждый из них вплели по свинцовой бите. Пастух, который гонял лошадей в ночное, таким кнутом с одного удару перешибал волку хребет.
— Андрейко я… Нечай, — виновато потупившись, ответил подросток. — Простите, дяденька, я больше не буду…
— Нечай, говоришь?
— Ага…
— Уж не старичища Кузьмища ли ты внучек? Того, что живет на Подоле?
— Ну да, его…
— Вишь-ко, как вымахал! — удивился конюх. — Помню тебя вот таким мальцом… — он показал. — От горшка два вершка. Кузьмище-то живой?
— Живой.
— Вот и добре. Хоть он и на лешака смахивает, а человек порядочный. Никогда не бросит человека в беде. Ужо было…
Тут конюх умолк, нахмурился, повздыхал немного — видимо, своим воспоминаниям, а затем спросил:
— Голоден, поди?
Андрейко замялся. По правде говоря, в его пустом животе черти в бубен били. С утра пораньше пан засобирался нанести визит киевскому воеводе, чтобы пригласить того на праздник — Петров день. Андрейку, который уснул поздно из-за срочной работы, с постели кое-как подняли и даже разбудили, но накормить забыли, а может, и не захотели, притом по наказу прижимистой пани Галшки, как уже не раз бывало. Какая-никакая, а экономия в хозяйстве. Она не сомневалась, что такой оборотистый хлоп, как Андрейко, найдет себе завтрак где-нибудь на стороне.
— Вижу, вижу… — конюх улыбнулся. — Голодный, как цуцик. Молодики всегда хотят есть. Ну-ка, ходь со мной. Твой хозяин задержится у воеводы надолго, не беспокойся. Паны только что за стол сели.
Они прошли в конюшню, где был отгорожен жилой закуток. Там дядька Карп (так звали конюха) поставил на стол миску, в которой лежал большой говяжий мосол с изрядным количеством мяса, и дал Андрейке ломоть хлеба.
— Жуй, — сказал он, присаживаясь на лавку напротив подростка. — Вон стоит жбан квасу, так ты пей, не стесняйся, сколько душе угодно.
Андрейко и не думал стесняться. Он вгрызся в жестковатое холодное мясо как оголодавший молодой волк, благо зубы у него были крепкие. Пока Андрейко ел, Карп расспрашивал его про деда, про семью, а подросток с набитым ртом отвечал.