Жиль обвел стены аудитории, которые последний раз белились лет десять назад, и издал еще один тяжелый вздох. Длинное и узкое помещение для занятий, называвшееся «школой», напоминало казарму. Там находились кресло профессора, скамьи для школяров, столы с книгами и шкафы вдоль стен. Глинобитный пол был покрыт изрядно перепревшей соломой, в которой шебаршились мыши, но толстый котяра, дремавший на подоконнике, и усом не вел. Похоже, хозяин кормил его чересчур хорошо. Аудитория находилась на первом этаже частного дома, нанятого профессором за свой счет. Своих зданий у Сорбонны практически не было (за исключением коллежей), они только начали строиться.
У Жиля постепенно вызревало желание оставить Сорбонну и перебраться в самый старый университет Европы — Болонский, образованный в 1088 году. Наиболее дорогим городом для школярских кошельков был Кёльн, а университет Болоньи славился не только выдающимися профессорами, но и низкой стоимостью обучения. Сорбонна по этой части находилась где-то посредине. Но главным в Болонье было то, что порядки там установились более демократичные, нежели в Парижском университете. Это обстоятельство весьма вдохновляло Жиля. А еще ему очень хотелось увидеть новые земли, к тому же Италия на фоне Франции, еще не оправившейся от военной разрухи, была для юных школяров землей обетованной.
Обычно студиозы стремились получить образование в наиболее престижном университете, у самых знаменитых ученых, а это вынуждало их отправляться за многие мили от дома. Те же, кто хотел преуспеть во многих науках или в ком силен был бродяжий дух, меняли университеты (а значит, города и страны) по нескольку раз, благо образование везде велось на латыни. Подобные путешествия за знаниями получили наименование «академические пилигримки», а тех, кто пускался в них, называли вагантами или просто бродягами.
В своих странствиях по Европе ваганты не были одиноки. По скверным европейским дорогам кроме школяров шли паломники — к святым местам, монахи и послушники переходили из монастыря в монастырь, постоянно встречались купеческие караваны и воинские отряды. Путь этот был тяжелый и опасный из-за разбойников и промышлявших грабежами солдатских отрядов. Ко всему прочему, народ считал бродячих школяров «канцелярскими развратниками», распутниками, обманщиками, шутами и шарлатанами, претендовавшими на то, чтобы считаться сливками общества. Лишь музыканты и певцы были в чести, на что Жиль де Вержи и возлагал большие надежды — ведь кормиться в пути как-то надо.
На отца надежда по части финансов была слабая; деньги он, конечно, присылал — с оказией, но это были сущие крохи. Дела в замке шли худо, вилланы и жители Азей-лё-Брюле начали потихоньку бунтовать, так как год выдался неурожайным, к тому же правитель Бургундии, герцог Филипп, поднял налоги, которые сильно ударили по кошельку Ангеррана де Вержи.
Жиля радовало лишь одно — заканчивался май месяц, а значит, приближался конец учебного года. Конец учебного года! Для юного де Вержи эти слова звучали музыкой, небесным хоралом. Почти четыре месяца свободы! (Учебный год в Сорбонне начинался первого октября и продолжался до середины июня, прерываясь многочисленными праздниками.) От этой мысли он мигом оживился и снова разбудил Жермена. На этот раз он пнул его посильнее.
— Чего надобно? — буркнул тот и зевнул, изящно прикрыв рот не очень чистой рукой; Жермен считал себя воспитанным молодым человеком.
— А не податься ли нам в ваганты? — мечтательно сказал Жиль. — Сдадим экзамены, получим бумаги и рванем в Болонью. Как вам мой замысел? По-моему, гениальный. Есть возможность увидеть новые земли, погулять всласть. Я всего лишь год учусь в Сорбонне, а уже покрылся мхом, как камень на берегу гнилого пруда. Составьте мне компанию, вдвоем будет веселей.
— Идите к черту! — грубо ответил Жермен. — Мне и в Париже неплохо живется. Еще чего — шататься по свету… И вообще, мне все науки противопоказаны. У меня от них голова раскалывается. Если бы не моя маман, которая спит и видит меня ученым болваном, видал бы я этот университет… Между прочим, за экзамены нужно заплатить, а я сейчас гол как сокол. Кстати, у вас, случаем, не найдется пары монет взаймы?
— Бог подаст! — сердито ответил Жиль.
Он уже знал, что дать Жермену взаймы — это все равно что выбросить свои денежки в Сену…
Жиль едва дождался окончания занятий, хотя они и были изрядно сокращены. Весь Париж жил в предвкушении следующего дня, и профессор, который читал лекции, не был исключением. Тем более что учебный год практически закончился.
Этим днем был четверг 5 июня 1455 года, когда парижане отмечали праздник Тела Господня. Во время праздника дети несли перед изображением Иисуса Христа свечи из свежего воска в четверть фунта каждую, а их путь усыпали лепестками цветов.