— Что с вашей рукой, мистер Пол? — спросил я, когда он проходил мимо меня.
— Сейчас только упал с лестницы — не могу пошевельнуть; нужно будет идти к хирургу, когда все это закончится.
Свисток снова подал знак явиться на палубу. Но никто не показывался. Бриг находился, таким образом, в состоянии бунта.
— Мистер Симпл, подойдите к люкам и стреляйте на нижнюю палубу! — закричал капитан.
— Сэр, — отвечал я, — на расстоянии полкабельтова от нас два фрегата. Не лучше ли, не проливая крови, позвать их на помощь? Кроме того, сэр, можно попытаться привести в повиновение боцманских помощников перекличкой по именам. Позвольте мне сойти вниз, я постараюсь усовестить их.
— Ступайте, сэр. Вы, кажется, уповаете на свой авторитет? Ну, да об этом после.
Я сошел вниз и стал перекликать людей по именам.
— Сэр, — сказал один из боцманских помощников, — экипаж говорит, что не позволит себя сечь.
— Я обращаюсь не вообще ко всему экипажу, Коллинз, — возразил я. — Вам приказывают расставить ростры и выйти на палубу: вы не можете не исполнить этого приказания. Ступайте тотчас же! Квартирмейстеры, выходите со швартовами. Когда все будет готово, вы можете оправдываться.
Люди повиновались; они вышли на палубу, установили ростры и стали около них. Но когда дело дошло до наказания, боцман и его помощник наотрез отказались сечь.
Капитан смутился и не знал, что делать. Настаивать на своем было напрасно, отступить — невозможно. На минуту настала мертвая тишина. Все едва дышали от нетерпения видеть, что будет дальше. Первым молчание нарушил Джой Миллер, разложенный для наказания.
— Прошу извинить, сэр, — сказал он, поворачивая голову. — Но если уж без этого нельзя обойтись, будьте милостивы, начинайте поскорее. Я простужусь, лежа этак целый день голый.
Это явно была насмешка со стороны матроса. Она привела капитана в чувство.
— Сержант, — закричал он, — закуй Миллера и этого Коллинза в железо, вместе, нога об ногу… за возмущение. Я вижу, ребята, вы заговор составили, но я положу ему конец; я знаю виновных, и, ей-Богу, они раскаются! Мистер Пол, скомандуйте им идти вниз. Мистер Симпл, приготовьте мою гичку, и вот вам мое категорическое приказание: чтобы ни один бот не приставал к берегу.
Капитан уехал с брига. Спускаясь с корабля, он злобно взглянул на меня. Но я исполнял свои обязанности и не беспокоился об этом. Наоборот, я теперь сам наблюдал за его поведением так же тщательно, как он за моим.
— Капитан желает первым рассказать свою историю, — сказал Томпсон, подходя ко мне. — Если бы я был на вашем месте, Симпл, то постарался бы пролить свет на то, что произошло.
— А как это сделать? — спросил я. — Он запретил всякую связь с берегом.
— Просто-напросто, стоит только послать на каждый фрегат по офицеру. Они предупредят, что наш корабль бунтует и просит поддержать в случае надобности. Это вы обязаны сделать как командующий офицер. Пошлите только, а уж изложение дела предоставьте мне. Помните, что капитаны этих фрегатов будут назначены следователями, если дело дойдет до следствия, как я ожидаю.
Подумав немножко, я нашел совет благоразумным, и отправил Томпсона сначала к одному фрегату, потом к другому. На следующий день капитан вернулся. Вступив на квартердек, он тотчас же спросил меня, как я смел противиться его приказанию не высылать боты. Я отвечал, что он запретил только сообщение с берегом и что, как командующий офицер, я счел своей обязанностью предупредить другие корабли, что экипаж наш в состоянии бунта, и просить присматривать за ним.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Я написал письмо сестре Эллен, извещая ее обо всем случившемся, упоминая также о характере капитана и его, по-видимому, близости с нашим дядей.
В ответе она сообщала мне, что узнала от одной разговорчивой девицы, что капитан Хокинз — сын нашего дяди, незаконно прижитый им от одной дамы, с которой он находился в связи в эпоху своей службы в армии. Тут я все понял: дядя поручил меня его ненависти. А он, как послушный и преданный сын, повиновался. Состояние батюшки никак не улучшилось. Но выдумки его были до крайности смешны. Он вообразил себя ослом и целую неделю ревел, брыкая сиделку ногами в живот. Потом он взял себе в голову, что он насос и, протянув одну руку в виде ствола, заставлял сиделку качать другую вверх и вниз по целым часам. В другое время он представлял себя женщиной в родах, так что пришлось дать ему порядочный прием каломелиnote 29 и занять у соседа шестилетнего ребенка, чтоб уверить, будто он разрешился от бремени. Он был вполне удовлетворен, хотя мальчика привели в панталонах и в куртке с тремя рядами пуговиц в виде сахарных головок. «Ага! — заметил он, — так эти-то пуговицы и раздирали мне внутренности».