Приключение

Шелдон почувствовал, как будто его ударили по лицу. Слова эти обожгли его и тем, что в них была доля правды, и тем, что в них было несправедливого и обидного для него. Злорадный огонек, мелькнувший в ее глазах, когда она увидела, что задела его за живое, придал Шелдону решимости.

— Вы, кажется, расположены смотреть на дело только с одной стороны, — начал он. — До вашего приезда в Беранду мне жилось здесь довольно сносно. По крайней мере, никто не бросал мне в лицо оскорблений, подобных тому, которое вы мне сейчас нанесли. Вы обвиняете меня в низости. Но вспомните, пожалуйста, ведь я не вызывал вас в Беранду. И я не предлагал вам поселиться в Беранде. Неприятное для вас положение создалось благодаря тому, что вы сами решили остаться здесь. А оставаясь здесь, вы тем самым подвергли меня непосильному искушению, за которое теперь так браните. Я не уговаривал вас оставаться. Наоборот, я старался вас отговорить. В то время я вас еще не любил. Я посылал вас в Сидней, на Гаваи. Но вы настояли на том, чтобы остаться. Вы положительно…

Он замялся, стараясь подыскать более деликатное выражение, нежели то, которое вертелось у него на языке.

— Я навязалась вам, вы это хотите сказать? — вспыхнула она, и яркие пятна выступили у нее на щеках. — Продолжайте, пожалуйста! Не щадите меня!

— Хорошо, я не буду, — сказал он решительно, опасаясь, что спор их принимает школьнический характер. — Вы, между прочим, настойчиво требовали, чтобы я обращался с вами, как мужчина с мужчиной. Оставаясь последовательной, вы должны и говорить, как мужчина, ведущий деловой разговор, и спокойно выслушать все до конца. Неприятность возникла не по вашей вине.

Я вас ни в чем не упрекаю, запомните это получше. Но и вы не должны меня упрекать.

Шелдон видел, как у нее от волнения колышется грудь и сжимаются руки, и ему стоило невероятных усилий удержаться от страстного желания. Ему хотелось схватить и задушить ее в объятиях. Вместо того, чтобы продолжать чинно и холодно проводить заранее обдуманный свой план, у него чуть с языка не сорвалось, что она самый очаровательный мальчик на свете. Но он сдержался, подавил все эти сумасбродные порывы и стойко продолжал вести «деловой разговор».

— Вы не можете перестать быть для меня самым пленительным, самым привлекательным существом. Вы заставили меня влюбиться в вас. Вы этого не хотели и не добивались. Вы так созданы, — вот и все. Но я создан так, что не могу не влюбиться в вас. И я тоже не в силах стать другим, чем я есть. Я не могу никаким усилием воли подавить своего трепетного влечения к вам, так же как и вы не можете простым усилием воли перестать быть для меня самым возлюбленным существом.

— О, эти африканские страсти! Желания, влечения! — перебила она, возмущенная до глубины души. — Я ведь не дура! Я кой-что понимаю, и все это ужасно глупо, нелепо, противно! Как бы мне хотелось всего этого избежать. Право, лучше бы мне было выйти замуж за Ноа-Ноа, или Адаму-Адама, или Лалаперу, или хотя бы за какого-нибудь первого встречного негра. Я могла бы командовать им и держать его от себя на почтительном расстоянии, а такие люди, как вы… Пожалуйста, отстаньте от меня с вашими предложениями, и «влюбленностью», и «влечением».

Шелдон расхохотался, несмотря на то, что ему было совсем не до схема.

— Вы положительно бессердечное существо, — простонал он.

— Это потому, что мне противно подчиняться мужчине! — ответила она ему в тон. — Но допустим, что ваша правда. Если я бессердечное существо, то чего же вы хотите?

— Я хочу вас спросить: почему вы так милы? Почему вы похожи на женщину? Почему у вас женские губки? Чудные женские локоны? И я вам отвечу на это сам: потому, что вы все-таки женщина, хотя женщина в вас еще дремлет. Но настанет тот день, когда в вас проснется женское сердце.

— Боже упаси! — вскрикнула она с таким непритворным ужасом, что он не мог удержаться от смеха и даже на ее собственных губах появилась невольная улыбка.

— Я даже больше скажу вам, — продолжал Шелдон. — Я старался защитить вас от всякого другого ухаживателя на Соломоновых островах и уберечь вас от вашей собственной удали. Что касается меня, то мне и во сне не снилось, что опасность грозит вам с другой стороны. Вот почему я и не думал охранять вас от себя самой. Я отказался от всякой опеки. Вы шли своевольно своей дорогой, как будто бы меня совсем тут не было. Вы топили и спасали корабли, вербовали чернокожих на Малаите, командовали на шхунах; беззащитная девушка одна путешествовала в обществе самых отъявленных негодяев, какие только водятся на Соломоновых островах. Подумайте только: Фоулер! Брамсби! Куртас! И такова извращенность человеческой натуры, — вы видите, насколько я откровенен, — такова, повторяю, извращенность человеческого сердца, что я вас люблю еще больше за это. Я вас люблю за все, что в вас есть, я вас люблю именно такою, какая вы есть!

Она поморщилась и сделала протестующий жест.