Приют изгоев

— Вы заслужили этого! — резко сказала Эйли. Она вскочила с кресла, отошла к стене подальше от света; так легче было произнести то, что она наконец решилась сказать. Голос ее стал тверд и-звонок: — Даже если бы я была той важной фигурой, которой вы меня считали, наш брак был бы все равно невозможен. Вы не можете не быть одиноки, потому что не вас предали все, а вы сами предали всех. Даже если бы я захотела, брак между нами был бы невозможен. Потому что ради вас убит Император, мой отец. И вы убили моего брата…

— Послушайте, княжна! Вы ничего не поняли… — Князь встал, выпрямившись.

— Не приближайтесь! — Эйли отступила от стены и задела юбками столик. В голове молнией мелькнула неожиданная мысль — Эйли попробовала отогнать ее, но рука, опережая и боясь, что разум помешает чувству, уже медленно открывала ящик и самостоятельно шарила внутри.

— Моя княжна, поверьте, я, как и вы, во всей этой трагической суматохе с переворотом виноват менее всего…

— Перестаньте! — с мукой в голосе воскликнула Эйли. Рука наконец нашла то, что искала. Эйли судорожно выдохнула — пусть будет как будет! — и выдернула из ящика аркебузет.

Курок оружия был взведен, и Эйли выстрелила не целясь.

Князь отшатнулся, едва увидел аркебузет, и пуля не задела его.

Эйли, оглушенная грохотом выстрела и собственным поступком, все еще стояла, высоко держа оружие.

В комнате клубился едкий пороховой дым, и Эйли оглушительно чихнула.

С каменным лицом князь шагнул к Эйли и забрал аркебузет из ее руки.

В гостиную ворвалась перепуганная Гомейза, из-за ее спины выглядывали боязливые и жадные от любопытства лица служанок.

Князь обернулся и рявкнул:

— Вон!

Гомейза вытолкала девушек и, быстро кланяясь, исчезла сама; дверь плотно затворилась.

Князь сильной рукой взял Эйли за запястье, подвел к креслу и усадил. Она была покорна и тиха. Первым делом князь нараспашку открыл окно. Потом подошел к столу, налил из графина в высокий стакан лимонада и подал девушке. Эйли не сразу поняла, чуть отстранилась, но князь настоял и заставил ее выпить несколько глотков.

За его спиной опять открылась дверь.

— Я же сказал… — грозно начал он, оборачиваясь. И замолчал. В комнату рвался юный граф Заниах; верная Гомейза сдерживала его, но тщетно.

— Оставьте его! — приказал князь. — Пусть войдет.

Гомейза тут же отпустила мальчика, и он вбежал в комнату. Дверь тихо закрылась.

— Здесь стреляли, — дрожащим от волнения голосом произнес он, указывая на лежащий на столе аркебузет. Князь чуть покачал головой.

— Тебе не следовало приходить сюда, мой мальчик.

— Мне нужно было поговорить с княжной Сухейль Делено! — сказал Заниах.

— Ты выбрал неудачное время, — продолжал настаивать князь.

— Она стреляла в вас, — сказал Заниах. — Вы отправите княжну в крепость?

— Никто ни в кого не стрелял, — спокойно ответил князь.

— Княжна ваш враг? — не мог успокоиться мальчик. Князь обреченно вздохнул:

— Она думает, что я ей враг.

Мальчик подошел к Эйли и внимательно посмотрел на нее, потом смело обернулся к князю:

— Тогда я, видимо, тоже должен думать, что вы мой враг.

— Та-ак… — протянул князь и сел в свое кресло. — А почему вы-то, мой мальчик?

Заниах взял в свои руки безвольную ладонь княжны.

— Ведь это же тетя Зукки! — воскликнул он.

— Что?! — Князь привстал и снова опустился в кресло. Эйли смотрела на мальчика непонимающим взглядом.

— Я тебя узнал вот по этому. — Мальчик протянул руку и тронул украшение, которое Эйли носила как медальон — единственную оставшуюся у нее киммериевую серьгу с хрустальной линзой. — У меня есть такая же. — Он сунул руку в карман и вынул оттуда родную сестру этой серьги.

Эйли смотрела на пару и ничего не понимала.

Князь, кажется, начал понимать, но еще не мог себе поверить.

— Тетя Зукки! — проговорил он со странным выражением лица. — О Боги! Тетя Зукки!..

Мальчик, которому Князь-Сенешаль дал титул графа Заниаха, был найден потерявшимся в восточных предгорьях. Его принесла на себе Адда, любимая охотничья собака Князя-Сенешаля. Трехлетний мальчик бесстрашно ехал верхом на грозном грифоне, весело молотя пятками мощные бока, крепко вцепившись в серебристую гриву, и при этом весело смеялся — уже одно это доказывало благородное происхождение ребенка: дети простонародья были давно и прочно запуганы мамашами, которые считали огромных бычьих грифонов людоедами. Когда малыша, одетого в какое-то рванье, начали расспрашивать, он, как и можно было ожидать, отвечал очень непонятно; от него узнали только то, что папа у него очень высокий и сильный, у него есть сабля и он убивает ей врагов; мама тоже высокая, и у нее много платьев. Есть еще тетя Зукки, с которой они ехали домой к тете. На вопрос, сколько лет тете Зукки, мальчик ответил уверенно — сорок. Его переспросили, и мальчик уточнил, что она старая.