Прииск в тайге

— Нет, отец, я в своем уме, а вот есть люди, которые не хотят видеть, что сейчас делается, и очень жаль. — Лицо Фени покрылось румянцем, заблестели глаза, голос стал твердым. Плетнев слушал сестру с интересом, хотя понимал не все. «И Дунаев так же говорил, такие же слова». Степан Дорофеевич хмурился, исподлобья посматривал на дочь, шептал:

— Сумасшедшая, одержимая какая-то.

Наконец не выдержал, бухнул жилистым кулаком по столу.

— Будет! За такие-то слова Семен кандалами позвякивает. Дали вам волю, балагурам, а вы и распустили языки-то.

— Семен за правду пострадал, — Феня гневно посмотрела на отца. — До седин ты дожил, отец, а в жизни ничего не понял, и понимать не хочешь.

— Не желаю больше слушать. Курицу яйца не учат. Твое бы дело ребятишек нянчить, а ты туда же: свобода! Россия! Рабочий класс! Вот я и есть рабочий класс. А вы меня опросили, чего я хочу? Так и не смейте за меня думать.

— Отец!

— Ну, я отец. Дальше что? Ох, девка, плохо ты кончишь. Была у меня дочка любимая, а теперь, вижу, нет. Поди-ка, лучше помоги Домне Никифоровне обед наладить.

Феня сверкнула глазами, обжигая отца, и он весь сжался. Подобные стычки, видно, не впервые были между ними.

— А ты, братец, так же думаешь? — спросила девушка и сдвинула брови.

— Не сердись, Фенюшка, я человек темный.

Феня поднялась и, не сказав больше ни слова, ушла. Никита сидел, охватив руками колено, смотрел в угол. Слова сестры взволновали его, сердцем чувствовал: правду она говорит, но трудно разобраться. Не глядя на старика, неожиданно сказал:

— Я золото в тайге нашел.

— Золото? — Степана Дорофеевича будто кнутом стегнули. Он так и подскочил на стуле. — Так чего же ты?

— Нашел, а не беру, — Плетнев усмехнулся. — И без него живу.

— Живешь? Золото — сила! Ты вот что, племянничек дорогой, сказывал кому про находку?

— Тебе первому.

— Тогда ладно. Помалкивай до поры. Сам видишь — время смутное. Утрясется все, по своим местам встанет, тогда и подумаем, как такое дельце лучше оборудовать.

Старик преобразился, говорил возбужденно, поминутно поглядывая на дверь. Никита достал самородок, протянул дяде. У того затряслись руки.

— Давно я не видел самородков-то. Удачливый ты, Никита, я всегда это знал. Спрячь-ка, покудова. Да не вздумай еще кому показать, особливо Парамонову. Уцепится в тебя клещом — не оторвешь. Если денег надо — дам.

— Немного не помешало бы. Промысел плохой был, да и за тот Максим полцены дал.

— Эх, кабы мне годов десяток с плеч долой! Живой рукой бы собрался. Ин ладно, потом подумаем, как с твоим золотом быть. — Ваганов поднялся и бодро прошелся по комнате. Наклонился к уху племянника: — Самородок-то у меня оставь, сохраннее так.

Никита с готовностью передал дяде завернутый в тряпицу кусочек золота. В комнату залетел слабый звук зареченских колоколов. Звонили к обедне. Заглянула Феня и сразу заметила странное оживление отца.

— О чем шепчетесь?

— Не шепчемся, а беседуем. Что Домна, готовит обед? Ступай, дочка, ступай, пособи ей.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Дом Василия Осиповича Атясова битком набит съехавшимися отовсюду родственниками и знакомыми. Здесь и чиновники, и купцы, попы и монахи, а во дворе и на улице толпилась нищая братия. Одних сюда привело праздное любопытство, других — надежда на богатое подаяние, они слетелись, словно стервятники на падаль, рассчитывая, что покойный владелец золотого прииска не обошел их в последней воле. Все говорили тихо, но от этих разговоров в доме и на улице стоял гул, как в потревоженном осином гнезде.

Как и все, Евграф Емельянович тоже простился со своим бывшим хозяином, прямой и строгий вышел в гостиную. Сартакова знали многие. Отвечая на приветствия небрежным кивком головы, управляющий сел на маленький бархатный диван и, рассматривая лепной потолок, прислушивался к тому, что говорили вокруг. На плечо Евграфу Емельяновичу тихонько опустилась чья-то рука. Не поворачивая головы, управляющий разглядел пухлые красные пальцы. Почти на каждом сверкало золотое кольцо с крупным камнем. Недовольно поведя плечом, Сартаков хотел сбросить эту красную руку, но в ухо ему полились торопливые, шепотом сказанные слова:

— Доброго здоровья, Евграф Емельянович. И вас горе постигло. Что поделаешь, все мы в руце божьей.

Сартаков повернулся. Возле него стоял владелец мыловаренного завода Синебрюхов. Не раз он гостил в Зареченске, куда наезжал, якобы, из любопытства «посмотреть, как добывают земляное масло». Заводчик намекал, что и он бы не прочь войти в долю с «Компанией». Управляющий советовал адресоваться к Атясову, прекрасно зная, что выживший из ума старик и слушать не захочет подобных предложений. Синебрюхов не первый.

Евграф Емельянович сдержанно поздоровался с заводчиком.

— Все там будем, Потап Никодимыч.

— Истинно. Всех нас, грешников, господь приберет, — и еще более понизив голос: — Важные вести имею. Только с вами, как с лучшим другом, поделюсь. Под большим секретом.

Сартаков зорко посмотрел на Синебрюхова. Тот заговорил, опускаясь рядом на диванчик.