Приятель правды. Диалог идей

- Синтез человеческой ДНК стоит несколько десятков евро. Результат не будет нарушать каких-либо норм, любая больница примет, любой суд подпишет. Мне нужна женщина, которая его родит; лучше всего, если в ее крови тоже будет Завет, то есть – еврейка. Чем больше кандидаток откликнется, тем больше у меня будет выбор. Годичный контракт с суррогатной матерью сейчас стоит около двадцати тысяч. Ты же знаешь, кое-какие средства у меня имеются. Если все хорошо пойдет, он родится летом следующего года .

- Кто? – шепнула Жания. – Кто родится?

- Ну, я ведь уже…

Твой сын, Тео.

Снова он сидел в открытом окне – другое окно, другая комната, другой день (полночь уже минула). Тео курил, присматриваясь к спящей Жании. Желтые огни укладывались на ее коже, некоторые неподвижные, некоторые перемещающиеся в ритме ночного кровообращения города. Девушка лежала на животе, как обычно, крутилась во сне. Одеяло завернулось вокруг бедер, отблеск высокой неоновой рекламы доходил от белых ягодиц до лопаток. Правая ладонь лежала на простыни, повернувшись внутренней своей частью вверх, маленькая такая колыбелька – когда Тео присматривался по-настоящему хорошо, он замечал мелкие вибрации кончиков ее пальцев, миллиметр в одну и миллиметр в другую сторону, сжимаясь и разжимаясь, сжимаясь и разжимаясь, по мере того, как билось сердце девушки, по мере того, как дыхание покидало ее уста. Теодор затянулся дымом. Ему вспомнилась тирада Жании, направленная против патриотизма – жизнь в ладошке младенца – и припомнил, что потом она шептала ему в кровати. (Любовью они не занимались, не то было настроение).

- Твой сын, Тео, пускай и не из твоих чресел. Ты не вышел мыслями за рамки своих теорий? Даже если зачатый из теорий – но кто его воспитает? Не суррогатная же мать. Это ты будешь за него ответственным. Это тебе не логический конструкт, это живой человек. Ты возьмешь его на руки? Прижмешь к себе? Теории лопнут. Как бы ты на это не глядел, он будет твоим сыном. Ты не сделаешь этого, Тео. Не сделаешь…

- Не сделает. Жания сказала ему достаточно ясно: это граница. По сути дела, он и сам не знал, довел бы этот проект до конца. Только кое-каких вещей Жания не была в состоянии понять: это не навязчивая идея, но – простая необходимость придатка. Процесс обладает своей внутренней динамикой, из одного шага следует последующий шаг, и еще, и еще; снаряд очерчивает элегантную траекторию, и вскоре делается весьма трудно удержаться от исполнения последнего преобразования и обнаружения решения уравнения – что, собственно, и означает остановить мчащуюся пулю. Раз Теодор собрал данные, раз осуществил расчеты, раз изолировал весь чужой геном, раз уже дал объявление – последовательность причин с автономным приводом – разве не замечала она четкой необходимости? Все возможное раньше или позднее будет реализовано. Законы будут открыты, тайны выявлены, машины сконструированы, боги – родятся. Неужто шна этого не понимала? Тео выдувал дым в освещенную улицу. Это не навязчивая идея, это последовательность. Теодор сбил пепел за подоконник. Но будет достаточно повернуть голову, вернуться взглядом к полуоткрытой ладони, к дрожащим пальцам, к свету и тени на спине женщины… Последовательность не срабатывает. Он будет сидеть и глядеть, сидеть и глядеть – пока не поймет.

В вагоне метро вздымалась вонь свежей блевотины. Теодор пристроился в уголке. Дыша через рот, он читал распечатку, сунутую ему Жанией перед выходом из дома.

Воображение не порождает безумия — его порождает рационалистический ум. Поэты не сходят с ума, с ума сходят шахматисты; математики и кассиры бывают безумны, творческие люди — очень редко. Тео мог ожидать, что Жания выстрелит в него неким Авторитетом. Он на мгновение открыл последний листок распечатки: Честертон. Ну да! И разозлился. По своей сути, она настолько же предвидимая, как программа для бесед, алгоритм он мог бы расписать по ходу… Все очень просто: поэзия в здравом уме, потому что она с легкостью плавает по безграничному океану; рационализм пытается пересечь океан и ограничить его. В результате — истощение ума, сродни физическому истощению. Принять все — радостная игра, понять все — чрезмерное напряжение. Поэту нужны только восторг и простор, чтобы ничего не стесняло. Он хочет заглянуть в небеса. Логик стремится засунуть небеса в свою голову — и голова его лопается.

На следующей остановке большая часть пассажиров вышла, открылся переход в другой вагон. Именно оттуда распространялась резкая вонь – на другой стороне, под стенкой лежал тот самый клошар в луже блевотины, стиснув сумку между ногами. Почему его до сих пор не убрал? Городская стража, полиция, ведь кто-то должен этим заниматься. Похоже, лежит он здесь недолго.