Приятель

Но для слишком ручной птицы, особенно для цыпленка, тем более для такого самовлюбленного цыпленка, каждый дюйм этого незнакомого пространства и каждая минута проведенного здесь времени были насыщены всевозможными угрозами для жизни, которую он, похоже, ценил чем дальше, тем больше. Для меня лес символизирует природу, он же видел там только хищников. Те самые поля, взгляд на которые помогал мне обрести ясность мысли, когда я писал, ему казались местом, где плодятся ужасные твари, готовые сожрать его живьем. Ясное голубое небо над головой, на котором по ночам блещут звезды, было местом обитания летучих чудовищ, которые в любой миг могли спикировать вниз и унести его в своем мощном клюве.

Как только Цыпа прикинул все это в уме, он глубоко вдохнул своей гордо выпяченной грудью, задержал воздух на секунду-другую и издал такое долгое и оглушительное «ку-ка-ре-ку», что иглы едва разом не осыпались с могучих виргинских сосен, коих в здешних лесах великое множество. Потом завопил снова, и снова, и снова – стало казаться, что его голова вот-вот сорвется с жирной шеи и улетит прочь. Моя, кстати, тоже. Так продолжалось, пока Пэм не присела рядом с ним на корточки и не сказала: «Бедненький Бу-Бу, тебе все здесь непривычно, правда?» Цыпа тихонько заквохтал в знак полного согласия. Да, ему здесь непривычно, ему здесь не нравится, и он не собирается скрывать свои чувства ни от людей, ни от любых других существ. И опять завопил, предупреждая всех двуногих и четвероногих вокруг, чтобы и не мечтали с ним связываться.

Я нервно поглядывал на него и думал: «Ладно, сейчас он успокоится». У него же не было другого выхода. Невозможно столько времени вопить без устали – надорвешься.

– Все будет хорошо, Цыпа, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более искренно. Ну конечно, у меня мелькнула мысль о том, что его естественные враги, возможно, и вправду бродят по лесу, с жадностью поглядывая на Цыпу. На это можно было только надеяться. Боже, как я люблю Мэн!

Внимая неутихающим воплям Цыпы, я уловил краем глаза неясное движение – резкое, непонятное, тревожное. Я обернулся и увидел, как Пэм выгружает из машины велосипеды, одеяла, подушки, кукол, самокаты, книжки-раскраски, наборы инструментов, мини-холодильники, набитые самыми экзотическими продуктами, сумки с едой и, разумеется, одежду – великое множество ярких нейлоновых пакетов с одеждой. Христофор Колумб не брал с собой и половины такого количества вещей, когда отправлялся открывать Новый Свет.

И над всем этим летели, не умолкая, душераздирающие вопли Цыпы. Пэм же, не обращая на него более внимания, укладывала багаж в аккуратные стопки у лесенки, ведущей на веранду. Счастливые детишки волокли по только что подстриженному мною газону своих лошадок, оставляя на травке глубокие борозды. Оба пса воззрились на меня так, словно в их представлении наступал конец света. Так оно и было – конец моего и их света. Просто я не знал, как объяснить им и как признаться себе, что я сам, добровольно, согласился на такое.

Мы с собаками приехали в Мэн на день раньше, чтобы все подготовить. Я потрудился во дворе. Открыл все окна и проветрил дом, полил цветы, долго выгуливал собак по берегу океана на закате солнца. Потом откинулся в легком плетеном кресле на своей любимой веранде и почитал под аккомпанемент негромких звуков природы, поджарил на ужин ребрышко, посмотрел матч «Ред Сокс» и закончил глубоким, здоровым сном. Это была моя обычная жизнь – во всяком случае, часть обычной жизни. Возможно, угасающая часть, но она мне безумно нравилась.

А теперь здесь оказались Пэм, ее дети, Цыпа и – нет, вы вдумайтесь! – еще два кролика, чьи просторные клетки как раз сейчас Пэм затаскивала на второй этаж.

– Ты же не хотел, чтобы мы бросили Долли и Лили в одиночестве, – сказала она, посылая мне улыбку, противостоять которой (и Пэм это знала) я был не в силах. Старая моя жизнь катастрофически сталкивалась с новой, а если быть совсем уж точным, разваливалась под напором новой – и где? Здесь, в моих любимых краях, то есть в Мэне. Я посмотрел на девочек, возбужденно носящихся по всему двору. Они кричали маме: «Нам нужны купальники!» Услышал, как Пэм воркует с крольчихами: «Вам, девочки, здесь очень понравится!» Понаблюдал, как орет петух, едва не лопаясь от натуги. Поразмыслил о прошлом и будущем и сказал себе, пытаясь себя же уговорить, что так и должно быть – приятное вперемежку с не очень приятным. Потом схватил одну из стопок багажа Пэм и занялся решением неподъемной задачи: каким образом затащить все это наверх.

* * *

Как выяснилось в итоге, у Цыпы имелась своя стратегия общения с природой: он изо всех сил старался ее избегать. Иными словами, он не желал появляться на лужайке, хотя там его, несомненно, ожидала целая россыпь деликатесов в виде жуков, червяков и прочей вкуснятины. Он ни за что не хотел приближаться к окружающей двор растительности. И даже не желал взглянуть на поля, которые (как я надеялся) могут помочь ему почувствовать себя полноценным представителем отряда куриных.