Приглашение в ад

Ящер… Пресмыкающее времен палеозоя. Только с интеллектом. Потому что атом, когда его расщепляют, мстит. Потому что людям нужен сильный противник. Потому что на дворе двадцать первый век. Двадцать первый и, должно быть, последний…

Глава 8

Вадим проснулся от писка рации. Осторожно высвободил руку из-под головы Елены, взяв кожаный футляр, вытянул в полную длину антенну, вышел из комнаты. Вызывал Пульхен.

— Вадим?… Все спишь?

— Уже нет.

— Как самочувствие?

— Ладно, деликатес хренов, выкладывай, не стесняйся. Что стряслось?

— Да так, мелочь. Мог бы и не дергать. Мадонна тут тебя ищет.

— Что ей надо?

— Это тебе лучше знать. Волнуется, дама.

— Ладно, пропускаем тему. Так что все же стряслось?

— Хмм… Что ж, сам напросился… — Пульхен помялся. — Видишь ли, Вадик, на химзавод олухи какие-то припожаловали. Вооруженная группа. Послали муниципальным властям ультиматум. Либо, значит, предоставление властных полномочий, либо в полдень взорвут химзавод к чертовой матери.

— Кто они, не выяснили?

— Черт их знает, но, кажется, не «бульдоги»… Ребята говорят, похожи на крашеных.

Вадим хрипло прокашлялся, с некоторым удивлением провел ладонью по лицу. Нос и щеки были оцарапаны, но ранки были явно несвежие, их покрывала довольно прочная короста. Странно. Или это Елена? Теперь уже и не вспомнить…

— Взрыв чем-то грозит городу?

— В том-то и дело, что никто толком не знает! Откопали тут одного инженеришку, работал там когда-то… Рассказывает, что на заводе пропасть всякой дряни. Конечно, не иприт с плутонием, но кто теперь с уверенностью скажет?

— Ладно, подъезжайте. — Вадим вздохнул.

— А ты где?

— У Елены. Дом возле уличного театра.

— Понял.

— Кто-нибудь из наших уже там?

— Отослали пару дружин, но им там оказали сопротивление, так что без нас не начинают. Кстати, и беженцы первые объявились. Слухи, сам знаешь, как сейчас распространяются.

— Слухи — это скверно.

— Думаешь, стоит эвакуировать район?

— А может, сразу весь город?… — Вадим поморщился. — Не будем пороть горячку. Короче, выезжай.

Вернувшись в комнату, он быстро переоделся. Рацию, подумав, положил на стул рядом со спящей Еленой. Вынув из футляра тряпичный сверток, развернул и вышел в гостиную.

Фемистокл еще спал, в комнатах было чересчур сумеречно для пробуждения мутагома. Вадим пристроил гномика на комоде, всмотрелся в сморщенное личико. Обезноженные, мутагомы способны принимать любое положение. Стоя, сидя, лежа — им все равно, лишь бы видеть собеседника. Фемистокл сидел напротив Вадима, но все еще не подавал признаков жизни. Чем-то он напоминал сейчас себя прежнего — больного и бледного, каким Вадим впервые выкопал его из-под развалин. Мутагом молчал тогда несколько недель. Ни Вадим, ни Санька уже и не надеялись, что он заговорит. Но время лечит не только людей, — ожил и гном, а в один из дней заговорил, да так, что все только ахнули. Потому и имечко дали мудреное. Говорить так, как говорил их мутагом, мог только патриций времен Цицерона и Фемистокла. Впрочем, на всякий пожарный придумали и резервное имя — Вовка. Возможно, уже тогда опасались, что от величавого имени мутагом быстро зазнается.

Распахнув шторы, Вадим впустил в дом серое утро. Обернувшись, заметил, что мутагом пошевелился. Множественные морщинки на пухловатом личике Фемистокла постепенно разглаживались, щеки розовели, маленькие ручки, как у новорожденного, стали совершать бессмысленные движения. А чуть позже распахнулись глаза, и, освобожденный из тряпичного плена, Фемистокл начал выплевывать набившиеся в рот нитки.

— Доброе утро, соня! — поприветствовал его Вадим.

Гном заворочался, поудобнее устраиваясь на комоде. С любопытством оглядевшись, уютно сложил на животе ручки.

— Верно Санька говорит: скупердяй ты, — скрипуче уличил он. — Сначала чумазый Панчуга ключи гаечные заворачивает, а потом туда же и меня.

— Не мелочись, Вовка! В следующий раз завернем в свадебную фату. Самую настоящую! Будешь у нас, как жених.

— Тебя слушать — все равно, что лимоны грызть. Кислее кислого.

— Ладно, не злись. Лучше смотри сюда. — Вадим вытащил револьвер и спрятал в нижний ящик комода. — Это побудет пока здесь. Если возникнет опасность, подскажешь сестренке, где искать. А еще винтарь стоит на кухне. Но это на крайний случай. И рацией пусть пользуется. Я появлюсь вечером. И кстати, будь с ней поласковей. Видишь ли, у нее… В некотором роде кризис, так что на тебя все надежды.

— Ага, еще чего! Мне, значит, с ней возись, а ты в кусты?

— Ненадолго, Вов, честное слово!

— Знаю я твое «ненадолго», — Фемистокл жалостливо проскулил: — Бросаешь нас, да? А ведь, хватишься потом верного друга, будешь локти грызть.

— Вот потому и рассказываю тебе обо всем честно. Ты же мне друг, правда? А ей надо помочь. Очень надо, поверь. Кого мне еще просить, как не любимого Вовку? На тебя ведь можно положиться?

— Само собой, — проворчал Фемистокл. — На кого же еще.

— Нет, в самом деле. Это я тебе, как мужчина мужчине говорю. Подбодри ее как-нибудь, ты ведь умеешь.