Приглашение в ад

— Выходит, реалиями ты недоволен, прошлое тебя не согревает, а будущее не радует. Но ведь это нормально, Лебедь. Почему ты думаешь, что здесь возможно иное? Природа наделила тебя слабым здоровьем, анемичным видом и неплохим интеллектом. Разве это не подарок? Разве это можно воспринимать как кару? — плечи монаха чуть приподнялись. — Всю жизнь ты мыкался по докторам и лечился. Уверен, это тоже обогатило тебя, как никого другого. Здоровые редко умнеют. Другое дело — ты. Страшась злого и откликаясь на доброе, ты в полной мере познал что такое интуиция. Тебя по сию пору распирают противоречия, но и это замечательно. Мир, Лебедь, жив еретиками. Оттого-то столь многих из них позднее возводили в ранг святых. Впрочем, не в них дело. Совсем не в них. Ты, Лебедь, принадлежишь к тем немногим, что способны видеть и чувствовать земных автохтонов, ваших соседей и ваших сокамерников. Ты мог бы стать очень неплохим посредником.

— Я устал, — пробормотал Лебедь. — Ужасно устал.

— Усталость можно превозмочь. А люди всегда нуждались в посредниках. — Монах выдержал небольшую паузу. — Никто, Лебедь, не должен иметь жизненных преимуществ, ибо жизнь — материя всеобщая и неделимая. Стягивая одеяло с соседа, прежде всего оголяешь себя. И есть ли оправдание тому, что чаще всего твои собратья этого не понимают?

Желто-полосатый кот сделал еще одну попытку атаковать тень, но последняя, изогнувшись, неожиданно цапнула кота за ухо. Должно быть, — довольно чувствительно, потому что, зашипев, кот отпрянул в спасительный угол.

— Так чем же ты недоволен, Лебедь? — вновь скрипуче заговорил черный гость. — Даже сейчас, спустя сорок с лишним дней? Ты недоволен своим даром? Ты хочешь вернуться обратно — в невежественное легкомыслие? Но ум — это груз, Лебедь. Его действительно тяжело нести.

— Я… Я устал, — снова повторил Лебедь и сам себя едва услышал. — Я просто не в силах переварить окружающее. Они убивают друг друга каждый день, и вместе со всеми мне приходится умирать вновь и вновь.

— Умирал и снова возрождался, разве не так? Твоя ошибка, Лебедь, что ты постоянно ищешь простые ответы, а их нет и никогда не было. Истинный мудрец — тот, кто лучше других сознает собственную никчемность и ограниченность. Так чем же ты недоволен, Лебедь? Собственным даром?

Невнятные звуки, вливающиеся в окна, сплелись в некое заунывное адажио, напоминающее нескончаемый ветер. Монах задал вопрос и ждал на него ответа.

— Да… — Лебедь поник головой.

— Очень жаль, Лебедь. Ты ведь понимаешь, мир не переделать под одного человека. Я действительно спасаю мучеников, освобождаю от бремени этой жизни. Но именно мученики здесь нужнее всего. Как прискорбно, что мало кто из них это понимает.

— Я устал, — в третий раз повторил Лебедь. — Мне кажется, я уже умер. Здесь уже не душа, а всего лишь моя оболочка. Зачем же продолжать?

— Что ж, — монах вздохнул, — ты сам сделал этот выбор… А теперь приблизься ко мне. Всего на один шаг! — темная ладонь нетерпеливо пришлепнула по подлокотнику, и лилипуты брызнули из ладоней водопадом, в мгновение ока, заполнив всю комнату.

Лебедь поднял ногу и замер.

— Шагай же! Смелее!..

Нога неуверенно опустилась, и тотчас отчаянно пискнуло под каблуком. Теснясь, лилипуты изо всех сил пытались раздвинуться, давая ему дорогу, таракашками взбираясь на шторы и ножки стульев. Но их было слишком много, и, шагая, Лебедь просто не мог их не давить.

— Не могу, — по лицу Лебедя струился холодный пот.

— А если очень потребуется? Если от этого будет зависеть твоя жизнь или жизнь близких тебе людей?

— Я… Я… — Лебедя затрясло. — Я не знаю!..

— Да… А вот Авраам не колебался ни минуты.

Капюшон монаха дрогнул. Он словно всматривался в гостя более пристально, пытаясь угадать тот единственный подходящий для Лебедя выход.

— Что ж… По крайней мере, наша встреча не была бессмысленной. — Помедлив, царственная ладонь вновь пристукнула по подлокотнику, и лилипуты исчезли. — Наклонись, Лебедь. Вот так. Отныне я посвящаю тебя в сан хранителей.

Зажмурившись, Лебедь преклонил голову. Это было примерно то, чего он ждал. Жгучий непередаваемый холод коснулся темени и разом распространился по всему телу, стиснув дыхание, остановив сердце. Лишь секунду темная рука лежала на его голове, но этого оказалось достаточно. Монах поднялся, бесшумно шагнул в сторону и растаял. Тень же Лебедя, съежившись, начала оползать, пятернями цепляясь за стену, что-то, может быть, даже крича. Еще пара секунд, и ее тоже не стало. Ощутив необычайную легкость Лебедь подпрыгнул и взмыл над полом. Пронзив потолок, крышу и кроны задумчивых деревьев, полетел ввысь. Все было раз и навсегда решено. Внизу оставалась лишь скорбная оболочка — одна из масок, о которых сожалеть глупо и бессмысленно.

* * *