Приглашение

Он отошел от нее, поставил ногу на ограждение бара, а локоть на кассу, подперев голову рукой. «Сейчас ему бы стакан виски „Редай“, шестизарядный револьвер на боку, и он был бы вылитый гангстер», — подумала Джеки. Прочь… Она определенно должна убрать его прочь из Этернити — и из себя, если удастся.

Когда он повернулся к ней, лицо его было серьезно, и она вспомнила важного молчаливого мальчика, каким он когда-то был.

— Нет, — сказал он, протянув к ней руку, как будто для того, чтобы помочь ей подняться.

— Что это значит — нет?

— Это значит, что я буду жить в Этернити столько, сколько нужно. Решаю я.

— Ты… — прямо-таки зашипела она. На секунду ей показалось, будто она опять его няня, и он не слушается ее, но когда она встала перед ним и посмотрела ему в глаза, то заглянула в глаза мужчины, а не ребенка. Повернувшись на пятках, она покинула салун, и каждый ее шаг был наполнен гневом.

Скоро она зашла далеко в пустыню, окружающую Этернити, пытаясь продумать, что же ей делать. Ее сильно смущало, что она испытала такую… такие сильные чувства к этому молодому человеку в ту первую ночь. Почему же какое-то шестое чувство не подсказало ей, что она о жизни знает больше, чем он? Почему она не поняла, что имеет дело не со взрослым, а с большим ребенком? Но, как это ни странно, она не могла припомнить ничего, что указывало бы на то, что он намного, намного ее моложе. За исключением, пожалуй, его смешливости в ту ночь. Интересно, почему с годами людям меньше хочется смеяться? Казалось бы, совсем наоборот: смех нужнее в старости, потому что помогает выстоять. Смех может помочь — вопреки всем болям и страданиям — мышцам, которые теперь не растягиваются, а задерживают вас на месте. Меньше смеются и… пожалуйста — готов постаревший человек. Может, это способ угадать чей-то возраст. Если смеются пятьдесят раз на дню — дети. Двадцать раз в день означает, что им двадцать. Десять раз в день значит, они разменяли четвертый десяток. К тому времени как им станет сорок, кажется — ничто на свете их не рассмешит.

Около года назад Джеки пришла на обед с очень приятным мужчиной и они встретились еще с тремя другими парами. За все время обеда не было даже намека на улыбку. Все говорили о деньгах или закладных и торговались. Позднее ее приятель спросил Джеки, хорошо ли провела время, и она ответила, что люди казались, скажем так, немного старыми. На что мужчина жестко ответил, что его друзья моложе ее. «Только по возрасту», — вывернулась она. Больше он не объявился.

Так что сейчас ее трудность заключалась в некоем молодом человеке, очень молодом человеке по имени Вильям Монтгомери. Ей нужно было от него избавиться, удалить его от себя. Она себе не доверяла в отношениях с ним. Ее тянуло к нему в ту ночь, когда он вытащил ее из самолета, и потом, утром, она почувствовала эго снова. Может быть, это из-за отсутствия мужской компании в течение последних месяцев, особенно учитывая то, что она многие годы общалась почти исключительно с мужчинами, однако она так не считала. Молчаливость Вилли, манера делать то, что он обещал сделать, привлекали ее. Ну да, думала она, после безалаберной жизни с Чарли она способна влюбиться даже в обезьяну, если это создание разделяет ее мысли, если оно делает то, что обещало сделать.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

У Джеки сильно стучало сердце, когда она въезжала в заброшенный городок, который стал ее домом. Фонарь на веранде тепло светился, и внутри в доме горели лампы. Кто-то поджидает ее. Это не пустой дом, он согрет жизнью другого человека.

С трудом она заставила себя прекратить фантазировать. Человек в доме всего-навсего мальчик, он ее партнер по бизнесу — и ничего больше. Тихо, чтобы его не потревожить, она закрыла дверцу машины и вошла в дом. Пахнуло стряпней, живым теплом и светом. Никогда еще этот хорошенький домик так ее не встречал.

Он был на кухне и мыл посуду. Он стоял спиной к ней, рукава засучены, сильные загорелые ладони в мыльной пене. Минуту она молча стояла в дверях, наблюдая за ним. Она знала, что он банковский работник, долго учился, то есть провел большую часть своей жизни, уткнув нос в книгу, но у него было тело атлета. Так как Джеки выросла в Чендлере, то она знала, что все Монтгомери любили физические занятия: они занимались греблей и плаваньем, ездили верхом, взбирались на вершины гор, ходили пешком, хотя могли ездить.

Тело Вильяма это подтверждало. Под тонкой рубашкой из хлопка его загорелая спина состояла из одних мускулов — один около другого — холмы и долины ландшафта большой красоты. Брюки обтягивали сильные бедра и ягодицы, натягивая ткань. Джеки должна была прижать руки к бокам и сжать пальцы, чтобы успокоиться, потому что ей до боли захотелось дотронуться до него, обнять его за талию, прижиматься лицом к его спине, пока он не повернется ее поцеловать.

— Хочешь кофе? — мягко спросил он, все еще стоя к ней спиной.

Она вздрогнула от его слов: когда же он понял, что она здесь? Не следил ли он за отражением ее лица в темном стекле напротив?

— Нет, — едва слышно прошептала она и вышла из комнаты.