Придумай меня живым

Из-под закрытых век катились слезы, когда я протянула руку и почувствовала тепло его ладони, а затем его крепкие объятия и вкус губ.

Придумай меня живым…

Внезапно я увидела фиорд. Белых чаек, тоскливо кричащих над волнами, бесконечные серые волны, разбивающиеся об острый камень, свинцовое небо и холодный ветер. Инголфа, идущего мне навстречу, он одет в доспехи, за спиной у него щит, а на поясе меч.

Придумай меня живым…

В очаге тихо щелкают дрова, в колыбели спит младшая сестра, Инголф играет с братишкой, а я вырезаю из дерева Хеймдалля.

Придумай меня живым…

Окровавленный Инголф смотрит в небо, я же чувствую нестерпимую боль в вывернутых за спину руках и избитом теле. Черный дым закрывает меня от толпы… И Инголфа…

Я не уйду. Я буду ждать тебя, мой русоволосый сокол, когда-нибудь, через век или сто, мы снова встретимся с тобой…

— Бранвен! Любимая… Открой глаза, — я слышала голос Инголфа и тихо плакала, вспоминая все: наш маленький домик, рано умершую родами маму и погибшего в день моего восемнадцатилетия отца, брата и сестренку… Инголфа… Людей, кричавших, что я ведьма, раз могу видеть отца и мать…

— Тише, тише, родная, это было слишком давно. Тише. — Целовал меня мой викинг.

И вдруг запели птицы.

Зимой.

От удивления я открыла глаза и увидела обеспокоенный взгляд любимого.

— Что случилось? — Я прижалась к мужчине и уткнулась лицом ему в грудь. — Что не так?

— Лес наполнился пением умерших птиц… — Задумчиво произнес Бранвен. — Там, где мертвые, нет места живым. Кажется, тебе пора уходить. Да и мне тоже.

— Что? Почему?! — Я не представляла, как могу отпустить его, такого родного и теплого, в мир мертвых, и спокойно уйти домой.

— Птицы мертвые, — вздохнул Бог, — Твой дух давно должен был попасть в светлые чертоги Нифльхельма, но ты отказалась уходить туда без меня. Дух твой мертв, и мертвые принимают тебя, но тело твое живо, и сама ты жива. Уходи, Бранвен, и запомни: там, где появляются мертвые, нет места живым. Мир теней принимает тебя. И принимал всегда, еще в прошлой твоей жизни.

— Как мне узнать, что мир теней открылся?

— Думаю, это — вполне себе знак, — Инголф показал на мертвого соловья, сидящего на ветке и нежно поцеловал меня в лоб. — До встречи во сне, Бранвен.

И исчез.

* * *

Он снился мне каждую ночь, но нам было мало этого. Я просила его о встрече, но он слишком волновался за меня — мир теней не отпускает никого сразу.

В конце декабря я не выдержала и вновь пришла на поляну. Стоило мне прикоснуться к заметенному снегом клену и сосредоточиться, готовясь к призыву, как ветер серыми пальцами прошелся по деревьям, и на ветках закачались комочки перьев.

Лес наполнился пением умерших птиц…

А затем все потемнело, вокруг меня замелькали тени, и я оказалась посреди маленького средневекового города. Узкие улочки заметал снег, а впереди меня стояла скрипящая виселица. Я подошла ближе и увидела худого повешенного, медленно качавшегося на ветру. Он был бос, в куртке на голое тело, а в руках его было огромное человеческое сердце, покрытое крупинками льда. Он был похитителем сердец, его убили за это… Он медленно поднял потухший взгляд на меня, заледеневшее сердце упало и гулко ударилось о землю, а его руки потянулись к моей груди…

— Не трогай меня! — Дико взвизгнула я, шарахнулась назад… И очнулась на поляне.

Пока я дошла через кладбище к дому, я поняла, что Ингольфу, все-таки, стоит больше доверять в вопросах мертвых, нежели себе. Все встреченные мною духи махали мне рукой, как родной, и приглашали к себе в могилу. А еще, оказывается, на Введенском кладбище в одном склепе годовщина смерти, и меня, как частую посетительницу кладбища, будут рады там видеть. В своих рядах. Под пение мертвых птиц…

Когда я пришла домой, я практически не верила своему счастью: этот ужас закончился, все хорошо! Завтра пятница, а затем выходные, могу два дня проспать под снотворным и быть с любимым…

Я переоделась в пижаму и откинула странно бугрившееся на подушке одеяло. И с визгом отшатнулась, прижимаясь к стене: на подушке скулил щенок, он был мертв уже две недели, и опарыши больно грызли его шкурку…

Лес наполнился пением умерших птиц…

Закрыв глаза и уши, я наощупь дошла до кухни, локтем включила телевизор погромче и только тогда ударилась в истерику. Меня принял не только мир теней, но и мир мертвых. Если бы я хотела, я могла бы стать сильнейшим некромантом.

В истерике я открыла ящик с лекарствами и достала фенозипам — просто так я уже не засну.

И увидела кровь на пижаме. На левом запястье. На венах. Текущую быстро-быстро.

Я смутно помню, что было дальше.

Кажется, я выключила из сети телевизор и промывала и бинтовала рану — свою татуировку, не способную более меня защитить, а затем глотала снотворное, не считая таблеток.

В комнате тихо скулил щенок и пели птицы.

* * *

Наш последний разговор состоялся в канун Имболка, равного Самайну по силе друидского праздника.