Приди и виждь

— Как бы это тебе объяснить: здесь, в этом доме похоронено мое счастье… Ты человек новый, я взял тебя управляющим уже в свой дворец. Наверняка от рабов ты знаешь, что я был женат, что у меня было трое детей, и мы раньше счастливо жили в этой лачуге. Думали, так будет всегда, но боги рассудили иначе. Сначала попал под копыта лошадей выскочивший на улицу старший сын… Не успели мы оплакать горе, как заболела и умерла от горячки наша единственная дочь. Жена была безутешна. А мне некогда было утешать ее — начиналась подготовка 1000-летия Рима. Работать приходилось, как рабу на рудниках… Словом, нашелся другой «утешитель».

Марцелл вложил в последнее слово столько ненависти, что Крисп невольно похолодел.

— После одной, особенно долгой отлучки, я не узнал ее. Она стала совсем другая. Ее перестало волновать все, что раньше было близко и дорого нам. Мы мечтали жить в большом доме, я построил целый дворец. Выбился из простого курьера в императорские! Ей было все равно… Я чувствовал, она что-то скрывает, между нами возникла непреодолимая стена. Если б я знал все сразу… я бы ни за что не отпустил ее погостить к сестре, в Александрию! Но я был тогда в отпуске, мог побыть с Криспом, а она так просила!..

Марцелл помолчал, успокаиваясь, и прерывистым голосом продолжил:

— А через месяц мне сообщили, что моя жена, после страшных мучений казнена в Александрии, как… христианка! Я выяснил и узнал всё… Оказывается, за время моего отсутствия, ее обманом вовлек в свою веру пресвитер Нектарий! Подумать жутко: моя Аврелия вместе с этими безумцами кланялась ослиной голове и приносила в жертву невинных младенцев!

— Прости, Марцелл, — осторожно возразил Скавр. — Я тоже всякое слышал о христианах, но, общаясь с ними на рынке, в лавках, не могу сказать о них ничего худого. Больше того — я предпочитаю иметь дело именно с ними, потому что не помню ни одного случая обмана или жульничества с их стороны. Нет — было. Один раз… Но на следующий же день, обвесивший меня зеленщик, принес извинения и возместил ущерб вчетверо!

— Что, конечно, ты утаил от меня? — беззлобно уточнил Марцелл.

— Было дело!.. — виновато улыбнулся Скавр и снова стал защищать христиан: — Да, они все делают на своих собраниях в тайне. Но сам рассуди, как они могут пить кровь младенцев, если им запрещено вкушать даже кровь животных? А что касается ослиной головы, так они просто смеются, что мы верим в это!

— Послушать тебя, так ты сам христианин!

— Нет, как бывший воин, я поклоняюсь Митре, и привык говорить только правду!

— За это я и взял тебя управляющим! — согласился Марцелл. — Как и за то, что мне рекомендовали тебя, как самого исполнительного человека в этом городе. А теперь о главном. Пошли в комнату!

Крисп услышал скрип половиц… грохот упавшего медного таза…

— Я ничего не вижу, Марцелл! — воскликнул Скавр.

— Ну, так сходи за фонарем! — посоветовал отец. — А я пока постою здесь…

Одни шаги — чужие, неповоротливые, начали удаляться, другие — легкие, родные, приблизились так, что Криспу стало нечем дышать…

4. Крисп весь обратился в слух, боясь упустить хотя бы одно слово.

… Марцелл сделал несколько шагов и остановился у разделявшего его с сыном поставленного на бок родительского ложа. Судя по легкому позвякиванию золотого перстня по дереву и сдавленным стонам, Крисп понял, что он, плача, гладит его.

Дыхание отца становилось все тяжелее, громче, и он наконец дал волю своим чувствам, чего не мог позволить себе на людях. Так река прорывает плотину… туча, нависшая над городом, рождает грозу…

Первый раз в жизни Крисп слышал, как плачет отец. Он уже не гладил — колотил кулаками мебель, и захлебываясь рыданиями, повторял:

— Как ты могла? Как ты могла?.. Но ты не виновата! Это — все он… Он!! Ты попалась в его сети! Я долго терпел… Но теперь у меня наконец появилась возможность отомстить! И я — отомщу!..

Крисп слушал и тоже беззвучно плакал. Сердце его разрывалось. Отец проклинал то, что было ему дороже всего на свете, даже самой жизни! Он вдруг вспомнил, как мама впервые привела его к отцу Нектарию, как тот крестил его, рассказав о Христе… Когда отец бывал в отъездах, они по воскресеньям ходили на службу, а если был дома, мама умоляла его не выдать их… Несколько раз имя Господне уже готово было сорваться с его уст, но мама бдительно зажимала ему рот или успевала предупредить знаком. Потом она заверяла, что отец обязательно, по их молитвам, сам придет ко Христу, а пока нужно терпеть и молчать, чтобы по неведению, преждевременным гневом он не погубил всего. Однако время шло, не стало мамы, а отец по-прежнему не признавал Христа…

Но не может ведь так продолжаться вечно! Что, если с отцом что-то случится, и он так и умрет язычником, навеки погубив свою душу?..

«Господи! — взмолился Крисп. — Ведь он же хороший, добрый, помоги ему!»

Он уже готов был выскочить из угла, подбежать к отцу и успокоить его, сказав всю правду о Христе, отце Нектарии, маме, за которую нужно теперь только радоваться!..