Причуды любви

Его улыбка отнюдь не развеяла подозрений Оливера, убежденного в том, что над ним каким-то образом подсмеиваются исподтишка. Но делать было нечего, и он с гневным видом направился к амбару, покрикивая на своих подчиненных, суетившихся среди тюков сена.

В конюшне и надворных постройках никого не оказалось, как, впрочем, в саду и огороде.

— Может, ему удалось пробраться в дом? — предположил хозяин.

— Но каким образом? — удивился доведенный до отчаяния лейтенант.

Лорд Ратерфорд небрежно пожал плечами:

— Понятия не имею, дорогой мой, но, поскольку вы твердо убеждены, что он скрывается здесь, остается только обыскать дом.

— Может, он влез в окно кладовой? — задумчиво протянул лейтенант.

— Вполне вероятно. Беритесь за дело.

— Вы так любезны, милорд! — воскликнул лейтенант, не в силах отделаться от мысли, что тут что-то нечисто.

— Просто верно служу его величеству и чту законы, — учтиво ответил его светлость. — Кроме того, я буду спокойнее спать, зная, что под моей кроватью не прячется никакой оборванец с ножом в зубах.

Глядя на широкие, бугрившиеся мускулами плечи подтопкой батистовой рубашкой, лейтенант Оливер никак не мог поверить, что его светлость говорит всерьез. Однако стоило тому повторить приглашение, как он позвал людей и последовал за лордом Ратерфордом. Тот скрупулезно водил их из комнаты в комнату, не пропуская ни одной. Но оказалось, что во всех кладовых и буфетных окна были наглухо закрыты. Лейтенант неловко ежился и то и дело запускал пальцы за ворот мундира, внезапно оказавшийся слишком тесным. Благородный владелец Мэллори-Хауса вел себя

крайне предупредительно, открывал двери, заглядывал за занавески, передвигал ширмы. И когда он двинулся к лестнице, Оливер усомнился, стоит ли беспокоить и дальше его светлость.

— Вздор, милый мальчик, — отмахнулся Ратерфорд. — Мы и так слишком далеко зашли, просто глупо не завершить начатое!

Он пошел вперед, показывая дорогу Оливеру и его людям.

— Нет нужды будить слуг. Они давно дали бы знать, появись в их помещениях кто-то чужой.

— Совершенно верно, милорд, — поспешил согласиться лейтенант, едва удостаивая взглядом одну спальню за другой. Остановившись у своих покоев, лорд Ратерфорд помедлил, но все же повернул ручку и приоткрыл дверь.

— Моя спальня, — сообщил он с добродушной улыбкой. — Пожалуйста, не стесняйтесь проверять каждый угол, хотя я, вероятно, заметил бы, если…

— Господи помилуй, милорд! Не позволяйте никому здесь шастать! — раздался пронзительный вопль из-за двери. Судя по выговору, девица была из местных.

Губы Ратерфорда чуть сжались при этом неуместном вмешательстве Мередит. Опять она лезет куда ее не просят!

Лейтенант смущенно кашлянул. Его люди безуспешно пытались скрыть ухмылки.

— Что ж… огромное спасибо, милорд. Простите за беспокойство.

Он повернул назад, окинув предварительно свирепым взглядом веселившихся солдат. Лорд Ратерфорд, нимало не сконфуженный, проводил охранников до выхода и даже выразил соболезнования по поводу неудавшейся миссии, а также выразил надежду, что рано или поздно им больше посчастливится.

А тем временем Мерри освободилась от своего кокона и села на краю кровати. Полотенце вокруг бедра набухло кровью, но красные пятна, похоже, не становились шире. Она нашла сапоги под кроватью и как раз старалась их натянуть, когда на пороге возник Ратерфорд.

— Что это ты вытворяешь, черт возьми? — возмутился он, не зная, плакать или смеяться по поводу разыгранного ею представления. Но при виде открывшейся ему сцены всякое благодушие мгновенно улетучилось.

— Они ушли, — выдавила Мерри сквозь зубы, изнемогая от боли и усталости. — Угомонились на сегодня. Я должна быть в Пенденнисе через час, даже если придется ползти.

— Немедленно в кровать!

Он толкнул ее на груду сброшенных одеял и помог устроиться поудобнее.

— А теперь выслушай меня, девочка, да повнимательнее, второй раз я повторять не стану.

Мерри притихла, испуганная столь внезапной резкостью, а Дэмиен, воспользовавшись ее замешательством, намочил тряпку в тазике и принялся отчищать ее физиономию от остатков жженой пробки.

— Придя сюда и попросив о помощи, ты дала мне в руки бразды правления, — сухо продолжал он. — И эти бразды все еще находятся у меня, а пока это так, вы, мадам, станете повиноваться каждому взмаху кнута и плясать под мою дудочку.

Покорность, с которой было воспринято это безапелляционное заявление, должна была бы успокоить его светлость, но вместо этого несколько встревожила: осунувшееся лицо было белее мела, а глаза казались огромными и лихорадочно блестели.