Причуды любви

Хайме ласкал во мраке свою подругу. Вначале ласка была нежной, очень нежной, к нежность та шла из глубины веков, нежность эта протекала через Хайме, покоряла его, но исходила не от него: она исходила от вечности, от звезд и молока, от зорь и дыхания животных, от взгляда матерей на новорожденных, от округлых ночных камней, от травы; эта нежность протекала через тайные и чудесные места, через Персию и через озеро Тибериада, через руки рыбаков, чинящих свои сети, через воркование голубок и шорох дождей по плечам холмов; горячим дыханием нежность пересекала пустыни, и лев ложился у ног девственницы, дыхание океана изливалось слезами, лапы ягнят трепетали от радости; эта нежность текла подземной рекой через землю и чрево неба, и Элен бесконечно открывалась навстречу ей; раковина ее женского естества наполнялась внутренней влагой, истекавшей под рукой возлюбленного; затем ласки Хайме стали резкими, властными и причинили Элен ту боль, что слаще фруктов, новые волны наслаждения прокатились по ней, и тогда Хайме приник ртом к тысячелетнему источнику, наполненному жгучей соленой влагой, и пил из него, словно мог утолить жажду души — ему хотелось погрузиться с головой в эту ослепительную и жаркую тьму со сводящим с ума ароматом и вновь зародиться в этой женщине, которая уже не была ни Элен, ни Брижитт, ни Элизабет, а была Женщиной!.. И Женщина стонала, уронив руку на голову Мужчины, поглощенного чудом животворного источника, а вторая ее рука сжимала собственную грудь — та горела и разбухала; Элен плыла по межзвездным далям, она парила в зеленых водах, наполненных светящимися водорослями, она пересекала громадные острова, где к ней стекались прекрасные обнаженные люди, неся разноцветные ткани, и перед ней возникали замки детства со стоящими на самых высоких башнях королевами — их волосы были распущены, они призывали ее, и Элен вздрагивала от этих тайных призывов, от этих двойственных миров, от чистой музыки.

— О моя любовь…, Хайме… еще, еще, еще…

Как убоги эти слова! И Хайме захотелось испить этого голоса, он отыскал затерянное во тьме лицо, яростно закусил любимые губы, две огненных волны, на которых еще висело его имя; Женщина телом почувствовала твердость мужского начала и, в свою очередь, приникла ртом к нему в жесте обожания, на мгновение испугавшись, что будет недостойна принять даже дыхание этой животворной колонны, разбухшей от божественного вещества; теперь стонал Хайме, потом освободился от ее губ, чтобы вонзиться в нее с космической яростью; Элен закричала, и крик ее был странным, и животным, и победным одновременно, и стал сигналом для Хайме — он до боли укусил ее за плечо, потом за шею, его ногти вонзились во вздымающееся и опадающее под ним по воле сказочного прилива тело, в грудь, твердую, как щит; Элен удалось зажечь лампу у изголовья; «Хочу видеть тебя! Хочу видеть тебя!..», и они увидели друг друга, и взгляд их был иным взглядом, и плоть их была иной плотью, в глазах Элен блестели слезы — как они оба были прекрасны! Как были прекрасны земля и небеса! Хайме сильными ударами двигался в ней — он был дровосеком подземного леса, лицо его истекало потом; Элен хотелось раскрыться еще больше, разорваться до самых границ этого мира, достичь сердцевины своей наготы, она плакала и стонала; Хайме двигался с бешеной яростью, бил, словно ему надо было пригвоздить к земле огнедышащего дракона… Элен стремилась помочь ему, облегчить его гигантский труд — она была готова стать мученицей, потерять жизнь; и вдруг их сотрясло землетрясение, миллионы туманностей разорвали его чресла болью неземной радости — радость и боль были одним целым.

Перевод А. Григорьева

Морис Понс

Морис Понс — французский писатель, начавший свою карьеру в 1951 году. Был лауреатом Гран При за лучшую новеллу.

ПЕРВОЕ ПРИЧАСТИЕ

Добродетель создана лишь для уродов; это современное изобретение христианства.

Теофиль Готье

Это случилось впервые в день моего торжественного причастия — стоит ли рассказывать об этом? День начался так здорово! Поскольку отец мой должен был отвезти нас на мессу в машине, моя кузина Соланж в праздничном платье с раннего утра появилась на нашей вилле. Я уже давно был в нее влюблен. И надеялся, что она оценит, как я выгляжу в парадном костюме. Но!

— Гляди! — сказала она, не дав мне и вставить слова. — Мне надели чулки. Настоящие.

И она подняла чуть выше колен подол длинного белого платья.

Я всегда видел Соланж в босоножках с исцарапанными икрами. И знал историю каждого ее шрама. Я был поражен видом этих незнакомых ножек, выпорхнувших из муслиновой клетки. Как ноги взрослых дам.

— Потрясно! — воскликнул я. — А как они держатся?