Причина его одержимости

Кир застывает в проеме, упираясь в косяки ладонями. Во вчерашнем измятом костюме, который он, по-видимому, не снимал, и с почерневшим осунувшимся лицом выглядит сопляк просто кошмарно. Я прикрываю веки и начинаю медленно и глубоко дышать, душа на корню жалость.

– Посторонним сюда нельзя!

– Я не посторонний.

– Это папа.

– А, – улыбается медсестричка. – Тогда проходите. – И, видно, наконец, рассмотрев Кирилла как следует, тихо добавляет: – Вы так не волнуйтесь. Все хорошо. Так бывает.

И он, конечно, понимает это по-своему. Закрывает глаза… Дергает крыльями носа и резко затыкает рот кулаком.

– Может, успокоительного? – хлопает ресничками ничего не понимающая девица.

– Нет! – отшатывается Кирилл. У того с лекарствами своя отдельная история. Не думаю, что хоть когда-нибудь он заставит себя прикоснуться даже к самым невинным препаратам.

Мальчик мой. Мой раненый мальчик... Что ж так сложно с тобой?

– Ну, тогда я пойду. Если что – жмите на кнопочку.

Мы остаемся одни. Кирилл обводит невменяемым взглядом крошечную палату и подтаскивает один единственный стул к койке. Садится. Остекленевший взгляд замирает на моем животе.

– Почему ты меня не дождалась?

– Твое присутствие ничего бы не изменило.

– Жестоко.

– Как заслужил.

Пацан тяжело сглатывает. Несколько раз шевелит губами, но как будто не может себя заставить спросить. Или справиться с голосом. Я опять зажмуриваюсь. Не жалеть! Не жалеть! Не жалеть! Это никому из нас сейчас совершенно точно не нужно.

– Не работает.

– Что?

– Вот это… Ни черта не работает, – хрипит Кир, но мне понятней не становится. Смотрю на него во все глаза. А тот меня как будто не видит. И разговаривает сам с собой. – Думал, если ты это сделаешь… Я тебя возненавижу, – задыхается. – Даже облегчение испытал, дурак. А теперь смотрю и понимаю – ни черта. Ни черта это так не работает. Не лечится… Ничем. Знаешь, к каким выводам я прихожу теперь?

– К каким?

– Может, это не такая уж и высокая цена, если ты согласишься начать все заново. Только я пока не знаю, что делать с этой пустотой. – Кирилл берет мою слабую руку и прикладывает к своей груди. – Вот тут. Она когда-нибудь заполнится, как думаешь?

А я не думаю. Я плачу.

– Больно?

– Пиздец просто, Аня. Сдыхаю.

– Мне тоже больно. Каждый раз. Когда ты мною вот так играешь. Мне больно, Кирилл. И страшно. Ведь никогда не знаешь, как далеко ты сможешь зайти.

– Я ничего такого не хотел, – вскидывается он. Грудная клетка ходит ходуном. Мы оба обнажены, как нервы. – Не хотел ни страха, ни боли. Только любить. Радовать. Заботиться о тебе. Трахать.

– Да уж куда без этого? – истерично всхлипываю.

– Никуда, – отвечает на полном серьезе. – Я тебя хочу постоянно.

– Я тебя тоже. Разве ты этого не чувствуешь? Я вся твоя. Давно вся. Так почему же ты это с нами делаешь?

– Может, потому, что не могу поверить? Столько лет, Аня. Я столько лет к тебе шел…

Наш разговор прерывает короткий стук в дверь.

– Я проверю капельницу. Как себя чувствуете? Живот тянет?

Прислушиваюсь к себе.

– Нет. Вроде бы все прошло.

– Тонус в матке – довольно распространенная история в первом триместре. Вы у нас мамочка опытная, знаете, как оно. Так что больше отдыхайте, меньше нервничайте. И все будет хорошо. Да, чуть не забыла. Здесь обходной. Нужен для постановки на учет. Вы же у нас будете вести беременность? Я ничего не путаю?

– Нет, – качаю головой из стороны в сторону, а сама глаз не свожу с Кирилла, ведь это зрелище я не променяю ни на что. Вообще ни на что в этом мире… Он сглатывает, он моргает. Он трет лицо. Он мечется взглядом между мной и медсестрой. И по мере того, как до него доходит, все сильнее дрожит.

– Аня… – сипло.

– Что, Кирилл? – слизываю слезы с губ.

– Ты специально, да? Специально ввела меня в заблуждение?

– Не нравится? – Он по-детски резко мотает головой. – Мне тоже.

– Зачем? Я же в аду горел!

– Как и я, мой хороший, как и я… В аду плохо. Теперь ты знаешь.

– Это такой урок, да? – хрипит, хватая ртом воздух.

– Да. Вот такой урок. На случай, если тебе вдруг захочется по мне ударить, знай – я буду лупить в ответ. Как думаешь, чем все в итоге закончится?

– Мы все к хуям расхерачим.

– Вот именно. Разве ты об этом мечтал?

Кир ведет головой из стороны в сторону. Сползает со стула задницей на пол. Обнимает руками затылок и начинает раскачиваться. Горло сжимает страх, что я передавила. Все-таки у него хрупкая психика, а я ведь бронебойные пустила в ход. Помимо воли горько всхлипываю. Кир, все так же сидя на полу, отводит одну руку и безошибочно накрывает низ живота:

– Т-щ-щ. Тебе нельзя… нервничать.

– Так не нервируй, – истерично смеюсь я и тут же осекаюсь, когда его пальцы проникают под резинку штанов, в первый раз вот так меня касаясь. Нас… Невозможно сладкое щемящее чувство.

– Не буду.