При свете мрака

Не знаю, что она хотела сказать, но бледное ее личико и поныне стоит у меня перед глазами. И повторяет мне уже четвертый десяток лет:

“По-твоему, только тебе нужна какая-то захватывающая, значительная жизнь? А с меня довольно крыши над головой да идиота супружника?

Телевизора да гулянок? Я, значит, по-твоему, и не человек вовсе?”

– Ладно, пойду храп слушать, – безнадежно поднялась она.

– Жорка, наверно, беспокоится… – промямлил я.

– Ты его сильней меня любишь, я гляжу… – замкнуто усмехнулась она, но когда я помогал ей надеть ее неизменный ватничек, она вдруг прильнула ко мне спиной и замерла… А потом вышла не прощаясь.

Назавтра же этот самый ватничек, расхристанный, мотался на ней серыми обрезанными крыльями, когда она раньше времени, засветло, пьяная в хламину, возвращалась с подсыпки, оскользаясь по набрякшему влагой снегу, – дело шло к весне.

– Мам, конфет принесла? – бросился ей навстречу Жорка.

Каких еще конфет, к такой-то и такой-то матери, огрызнулась она – и тут мы столкнулись, я не успел отступить. Она уставилась в меня мутными голубыми глазами и, прежде чем я успел ее обойти, отбацала передо мною чечетку, расшлепывая раскисший снег резиновыми сапогами:

Что ж вы, девки, не поете?

Я, старуха, все пою!

Что ж вы, девки, не даете?

Я, старуха, всем даю!

– Опять?!. – подернутый седым по бурому ангелом-мстителем пал с неба

Костя, и Настя тут же съежилась и поникла наказанной собачонкой, выпоротым Бобиком.

Хозяин рванул ее за рукав, наполовину стащив с нее расстегнутый ватник, и я с предельной мягкостью придержал супруга и повелителя за локоть: брось, мол, ты же мужик, она же все-таки женщина…

– А она сама знает, что напаскудничала! – Костя торжествующе уставил в меня такой же мутный взор. – Знает, чье мясо съела! Хочешь, она при всех мне будет х… сосать?!. Будешь?!.

Он обвел торжествующим взглядом публику, начавшую проступать у дверей и сараев.

– Буду, буду… – покорно кивала Настя и сделала попытку упасть перед ним на колени. – А он пускай смотрит!

Я повернулся и ушел к себе в заоблачную келью. И первой же дрезиной уехал на Станцию в соседстве с полутораметровым конусом щебенки и стопкой великолепно пропитанных креозотом новеньких шпал. На подходе были весенние каникулы, и я мог совсем уже не беспокоиться, что меня хватятся.

Я отлично провел время, шатаясь по друзьям и подругам, однако мысль о том, как я встречусь с Настей, все три недели неумолчно скреблась на донышке души.

Однако встречаться не пришлось – я поспел как раз к похоронам.

Мне рассказали, что с того дня Настя будто с цепи сорвалась: каждый день гулянки – где попало, с кем попало… Хотя в разгар веселья вдруг могла от пляски кинуться к рыданиям, – это не она плачет, это вино в ней плачет, злословили бабы, согласные прощать разгул только мужикам.

Затем являлся ангел-мститель, тычками гнал ее домой, награждал парой-тройкой новых фингалов, а под конец выбил два передних зуба. И все равно – в желто-зеленых пятнах, шепелявая, прямо с подсыпки, она каждый раз ухитрялась ускользнуть на новую гулянку – этого добра у нас на улице Рылеева всегда хватало.

Но что еще хуже – под занавес она спуталась с обрюзгшим красавчиком

Серегой, рылеевским Аленом Делоном: видели, как она, оскользаясь и спотыкаясь, от него выходила. За полночь, но наш желтый дом никогда полностью не смыкал глаз. Тем более, что по нужде приходилось бегать на улицу.

В тот роковой вечер, или это уже была ночь, не знаю, наш рылеевский

Отелло и застал их за полбанкой. Сорвал со стула, потащил…

Я потом Серегу спрашивал, почему он не вступился, – как почему,

Костя был в своем праве: чего она за полбанкой с чужим мужиком сидит?.. “Так с тобой же и сидит?” – “Какая разница – с мужиком же!

Я ж не знал, что так выйдет, а она мне, вообще-то, и самому остоп…ла. Ну, поддали, ну, перепихнулись – и хватит, по утрянке же на подсыпку!.. А она начинает то слезы разводить, то прибираться…

Вон веник мне этот принесла, все забываю на помойку выкинуть”, -

Серега показал на горшок с геранью, точно такой же, как у меня, и тоже уже увядшей. “Сколько ей лет-то хоть было?” – “Откуда я знаю, х… ровесника не ищет. Должна была соображать…”

Ну а грозный владыка рванул ее с крыльца и ударил головой о березу, такую же точно, как мы тогда распиливали. Этого и хватило. Перелом основания черепа. Потом он ее вроде бы еще колотил, но это было уже лишнее, чистая эстетика.

Наутро она не вышла на работу; бабы в обед пошли интересоваться к супругу, как она там. “Спит”. – “Может, врача надо вызвать? Дрезину вызвонить?” – “Ничего ей не сделается, вы живучие, как кошки”. Они зашли в комнату – правда, спит, розовая… Так розовая и проспала целые сутки, пока окончательно не побелела.