При реках Вавилонских

Бернштейны взяли ее с собой в недавно организованный кибуц неподалеку от Тель-Авива. Когда англичане ушли из Палестины, на поселение напали арабы. Ее новые отец и мать защищали свой дом и погибли. Спустя несколько лет Мириам узнала, что ее старший приемный брат Иосиф тоже был усыновленным Бернштейнами беженцем. Это не показалось Мириам странным, потому что по ее представлениям большинство детей в мире – ее мире – вышли из лагерей и разрушенных городов Европы. Иосиф Бернштейн прошел через то, через что прошла и она, и, может быть, видел даже побольше. Как и она, он не знал ни своей национальности, ни своего имени, ни своего возраста. Они стали любовниками, а затем и поженились. Их единственный сын, Элия, погиб во время Войны Судного Дня.

Мириам рано стала проявлять интерес к деятельности тех групп, которые искали мира с арабами на локальном уровне, и пыталась наладить доброжелательные отношения с соседями. Как и почти повсюду, настроения в ее кибуце отличались воинственностью, и Мириам все больше и больше ощущала свою изолированность от знакомых и друзей. Пожалуй, лишь Иосиф понимал ее, но и ему, военному летчику, приходилось порой нелегко, когда товарищи нелестно отзывались по поводу миролюбия его супруги.

После войны 1973 года партия отдала Мириам освободившееся место в кнессете в знак признания ее популярности среди израильских арабов и активной роли в движении женщин за мир.

Там на нее быстро обратила внимание премьер-министр Голда Меир, и вскоре женщины стали близкими подругами. Когда через некоторое время Меир ушла в отставку, все полагали, что именно Мириам Бернштейн станет ее голосом в парламенте. При поддержке Меир Мириам получила пост заместителя министра транспорта, который сохранила за собой, несмотря на ряд правительственных кризисов. Со стороны могло показаться – и она сама верила в это, – что ее устойчивость объясняется хорошей работой на занимаемом посту. Противники объясняли это другой причиной: женской привлекательностью Мириам. Но, конечно, она выбиралась из политических передряг главным образом потому, что в ней был силен инстинкт выживания. Мириам сама не вполне сознавала наличие в себе этой черты, и если бы ей представили перечень ее политических махинаций или список уничтоженных ею политических соперников, то она, пожалуй, удивилась бы.

Когда Мириам вспоминала об оказанной Меир помощи и поддержке, то на память почему-то приходили всякие мелочи. Так, например, однажды, после продолжавшегося всю ночь заседания кабинета, Голда отвезла ее к себе домой и угостила собственноручно приготовленным кофе. Когда кабинет в соответствии с проводимой официальной политикой потребовал, чтобы Мириам приняла еврейское имя, именно госпожа Меир, бывшая Мейерсон, поняла нежелание обрывать единственную ниточку, связывавшую ее с прошлым, и одобрила ее сопротивление переменам.

Кое-кто полагал, что Мириам Бернштейн готовят на место госпожи Меир, но сама Мириам твердо отрицала наличие у себя подобных амбиций. Впрочем, говорили, что и саму Голду в свое время назначили премьером именно потому, что она не хотела занимать это кресло. Израильтяне любили давать власть людям, не желавшим этой власти. Так безопаснее.

Сейчас ей доверили работу еще более ответственную, чем у премьер-министра, – делегата мирной конференции. Еще несколько недель назад этой работы не существовало в природе, но Мириам всегда знала, что когда-нибудь она появится.

Дел в Нью-Йорке обещало быть много, в том числе и одно личное. Со времени исчезновения Иосифа прошло уже три года, и Мириам надеялась узнать что-то о его судьбе у тех арабов, которые прилетят в Америку.

Джабари приметил какую-то активность на улице и инстинктивно сунул руку в карман.

Мириам сделала вид, что ничего не заметила.

– Наш народ избрал правительство, которое готово пойти на серьезные уступки в обмен на твердые гарантии. Мы уже доказали миру, что не поддадимся нажиму. Садат первым из современных арабских лидеров понял это. Приехав в Иерусалим, он последовал примеру тех, кто с незапамятных времен приходил в этот город в поисках мира, но одновременно и сломал тридцатилетнюю традицию противостояния. – Она подалась вперед. – Мы хорошо сражались и завоевали уважение многих народов. Враг больше не стоит у наших ворот. Долгая осада закончилась. Люди хотят договариваться.

Джабари кивнул:

– Надеюсь, что так.

Слушая Мириам, он оглянулся через плечо на собирающуюся на улице толпу и вдруг почувствовал, как ее пальцы коснулись его руки.

– А вы, Абдель? Если будет образовано новое палестинское государство, где будете вы?

Некоторое время Джабари смотрел прямо перед собой.

– Я избранный член кнессета. Не думаю, что меня примут в новой Палестине. – Он поднял изувеченную взрывом руку. – Но все равно я попробую. Кто знает, может, мне еще удастся воссоединиться с семьей.

Мириам Бернштейн уже пожалела, что задала этот вопрос.

– Что ж, нам всем предстоит принимать то или иное решение. Самое главное, что сейчас мы все летим в Нью-Йорк за прочным и долгим миром.

Джабари кивнул: