При дворе Тишайшего

XX ВОРОЖЕЯ МАРФУША

 Внешне избушка ворожеи Марфуши нисколько не изменилась с тех пор, как в ней побывала несколько лет назад боярыня Елена Дмитриевна. Внутри она была все так же грязна и неуютна, и по–старому сидела над котелком с варящимися в нем какими–то травами Марфуша.

 Годы точно не коснулись ее худощавого, цыганского лица; на нем так же светились энергией и силой мрачные темные глаза, пытливо высматривавшие из–за нависших над лбом всклокоченных, черных как смоль волос. Только вокруг рта лежала складка не то презрения ко всему окружающему, не то затаенного горя.

 Помешав травы, она встала, подошла к маленькому слю–довому оконцу и посмотрела на улицу. Было темно, хоть глаз выколи; кругом пустынно и глухо, только слабое журчанье ручейка доносилось откуда–то неподалеку.

 — Никто больше не придет, поздно… да и время не для волшебства, — проговорила Марфуша, и странная усмешка тронула ее бледные губы. — Вишь, Вербная неделя; они ее чтут и ворожить не станут… Верующие ведь! Много ли сегодня наработала?

 С этими словами она задернула оконце платком и пошла к маленькому сундучку, стоявшему рядом, в чуланчике. Вытащив его на средину избы, она присела на корточки и замысловатым ключиком отперла свою сокровищницу, на дне которой оказались груды золота и медной монеты.

 Глаза ворожеи потускнели, подернувшись точно слезой.

 — Сколько бед натворило это золото, — прошептала ворожея, — и все–таки мне еще мало! Этого не хватит, чтобы сделать счастливой мою Танечку! Ах, Таня, Таня, ради тебя терплю я муки, души загубила и свою, и людские, а тело мое слабое ежеминутно адова огня трепещет! Матушка, матушка, — вскрикнула она, — завета твоего не исполнила!

 Большой черный кот — непременная принадлежность каждой чародейки того времени, — ласково мурлыча, потерся о ее колени.

 Ворожея погладила его по мягкой спинке.

 — Бедные мы с тобою, Клубок! Когда–то страда наша кончится?

 Кот поднял голову и пошевелил ушами.

 — Что, Клубок, или идет кто–либо?

 И действительно, возле избы послышались голоса и проклятия.

 Ворожея быстро убрала сундучок и боязливо стала прислушиваться. Поздние гости говорили на незнакомом ей языке, а один из голосов был детский. Но скоро ворожея услыхала и настоящую русскую брань.

 — Чтобы черти тобой подавились, хрычовка некрещеная! Дома, что ль, тебя нет? Князь Леон, подожди маленько! Ежели нет ее, лешихи, всю избу разнесу! — И тот же голос тихо спросил: — Что, царевич, испугался?

 — Я? Вовсе нет! — ответил детский голос, видимо бодрясь.

 — Не надо было так поздно, ведь ничего не видно, — проговорил сильный мужской голос.

 — Я–то знаю ее чертову избу, — кричал русский, и Марфуша узнала в нем молодого стрельца Прова Степановича. — Да ответишь ли ты, сучья печень? — заорал он во все горло.

 — Может, ее и в самом деле нет? — спросил Леон.

 — Должна пронюхать, дьяволицына дочь, что мы золота ей кучи навезли!

 — Только ты ей не говори, кто мы, — посоветовал Леон, когда под напором стрельца дверь заскрипела.

 — Кто там, что надо? — сонным и хриплым голосом спросила наконец Марфуша.

 — Открывай, рачье пузо!

 — Да ты не больно ори, а сказывай, что надо?

 — На то ты и ведьма, чтобы знать, зачем к тебе люди ходят! Разве не почуяла запах денег?

 Ворожея постаралась хрипло рассмеяться и отворила дверь, после чего стала рассматривать пришельцев. Она имела довольно много дел с боярами и боярынями, часто толкалась и в теремах, чтобы тотчас же, по осанке, узнать в пришедших знатных людей.

 «Какого царства князья?» — думала она и старалась вспомнить, где видела таких чернооких, смуглых красавцев, как этот мальчик и его спутник.

 Леон и царевич были в русских шубах и шапках, не желая открывать ворожее своего звания. Но их жгучие глаза и гибкие движения скоро навели старуху на мысль, что это могут быть только грузины, которыми она всегда при встрече на улицах любовалась.

 «Грузинской царевны, должно быть, сын и его дядька», — подумала она и проговорила вслух:

 — Садитесь, бояре!

 — Что за варево мастерила? — спросил Дубнов. — Верно, зелье какое? По чью душу?

 — Ты разве, боярин, за допросом пришел?

 — Не очень–то я верю твоим снадобьям, — проговорил Дубнов, беспечно рассмеявшись.

 — Зачем же тогда ко мне–то пришел?

 — Куда люди, туда я. Вы, бабы, нюх особый имеете: может, и скажешь что–либо по нашему делу.

 — Скажу, скажу, Пров Степанович! — проговорила ворожея, пристально взглянув на стрельца.

 — Кой черт! — пугливо озираясь, воскликнул Дубнов. — Кто сказал… тебе мое имя? Воистину ведьма!

 Ворожея усмехнулась — в одну минуту из–под лавки выполз Клубок и стал ластиться к гостям.

 — Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! — прошептал, крестясь, Пров Степанович. — Сгинь, сгинь, рассыпься!

 Но кот не «рассыпался», а сильным скачком прыгнул на колени к царевичу.

 Тот в одно мгновение выхватил кинжал и занес его над животным.

 — Стой, больно прыток! — стиснула ему руку Марфуша. — В чужой избе да убийство учинять? Ишь, волчонок!

 — Зачем такая падаль в доме? — сердито сказал царевич, стараясь хорошо выговорить по–русски слова. — Ты, верно, и вправду ведьма?