При дворе Тишайшего

 — А матушка послала однажды четки из изумрудов и яхонтов той боярыне… толстой такой, с круглыми глазами… Милославской, что ли!.. Она как–то была у матушки, увидела четки, ее глаза так и запрыгали от радости, и стала она их не в меру хвалить… Ну, знаешь, матушка и отдала.

 — Таков наш обычай, ты разве забыл это? — внушительно спросил Леон.

 Мальчик пожал плечами.

 — Мало ли что! Вон я тоже раз похвалил скакуна князя Буйносова, а он мне его и не отдал. Ну, так вот у боярыни той даже руки задрожали, когда она четки в дар получила. И уж как благодарила она матушку, как благодарила!.. Не пересказать…

 — И из этого ты заключил, что бояр надо подкупать? — рассмеялся Леон.

 — Ты думаешь, я правда так глуп? — задорно спросил царевич. — Вовсе не это заставило меня так думать, а то, что сейчас же вслед за этим матушку и позвали во дворец. И она увиделась наконец с царицей… и с царем! — победоносно докончил он и взглянул на Леона.

 — Ну и что ж из этого? Я знаю об этом свидании: оно решительно ни к чему не привело. Царевну просили даже скрыть это свидание.

 — Но все–таки царь обещал подумать о нас!

 — Он уже много лет думает о нас, — с насмешкой и горечью возразил Леон, — а что нам из того? Лучше было бы, если бы о нас подумали бояре, стоящие у кормила правления.

 — Их надо подкупить, — вновь упрямо повторил царевич.

 — Ах да, — вспомнил Леон, — ты мне недосказал своего вывода. Ну, царевну Елену вызвали во дворец, что же из этого?

 — А кто это устроил? — предвкушая торжество, спросил царевич.

 — Не знаю! Вероятно… вероятно, боярыня… Хитрово! — неуверенно проговорил Леон.

 Царевич медленно махнул рукой и презрительно улыбнулся.

 — Твоя боярыня с первой же встречи матушку невзлюбила и никогда этого не сделала бы… От нее даже скрыли о нашем посещении дворца.

 — Так кто же наконец?

 — Нет, ты угадай! — томил князя мальчик. — Подумай! Вспомни, о чем я тебе говорил!

 — Ах, да я не знаю; говори же наконец!

 — Кому матушка подарила четки?

 — Милославской.

 — А Милославская кем приходится царице?

 — Теткой!

 — Какой? Любимой или нелюбимой?

 — Ну, любимой, говорят.

 — Так вот, стоило ей слово сказать, и мы были позваны во дворец. А почему она слово сказала?

 — Потому что царевна подарила ей изумрудные четки! — смеясь, ответил Леон и похлопал мальчика по плечу. — Молодец!

 — Итак, дарить следует всем нужным нам боярам.

 — Но не все же бояре — любимые тетки царицы? — пошутил Джавахов.

 — Кто–нибудь всегда чей–нибудь любимец! — глубокомысленно заметил царевич.

 — Славный будешь правитель! — проговорил Леон.

 Лицо мальчика вспыхнуло самодовольным румянцем. Он добился–таки, что молодой, но суровый наставник похвалил его и одобрил его предположение.

 — Ты будешь умным царем! — произнес Леон. — Ну, а теперь пойдем в кунацкую!

XIX ГРУЗИНСКИЙ СОВЕТ НА МОСКВЕ

 Кунацкой называлась комната, в которой происходили приемы гостей; в обычное же время этот покой служил им столовой, где все собирались пить чай, обедать и болтать в свободные часы.

 Леон и царевич пришли в эту большую столовую, убранную наполовину по восточному, наполовину по русскому вкусу. На скамейках и столах лежали кавказские ковры; такие же ковры висели на бревенчатых некрашеных стенах комнаты, что придавало ей уютный вид; тахт и мутак по стенам не было, и все сидели на неудобных высоких скамьях.

 Царевна Елена сидела молча посредине стола, грустно потупившись, и с тоскливым чувством на сердце слушала длинный рассказ грузина, приехавшего ночью. Он говорил о разгроме Тифлиса, о бегстве престарелого царя Теймураза к зятю и о смерти мужа царевны Елены.

 Несколько раз поднимался со скамьи и говорил старый князь Джавахов; ему возражал почтенный князь Орбелиани, и еще несколько почтенных грузинских послов вставляли свои слова и выражали свои мнения; а царевна, словно изваяние, продолжала молча сидеть у стола. Да и что могла она сказать? Разве не много раз слыхала она в эти годы, еще живя в Кахетии, о том, что в 1650 году приезжал в Грузию посланный русского царя, боярин Никита Толочанов, что он принес ее свекру Теймуразу в дар от Алексея Михайловича соболей, что Теймураз бил челом и сказал посланному: «Прежде присылали ко мне по двадцати тысяч ефимков, а теперь мне с тобою не прислано?» Знала она и ответ посла: «Потому тебе денег не прислано, что про тебя великому государю было не ведомо, где ты обретаешься после своего разорения, как разорил тебя, по шаховому приказу, тифлисский хан; а как только твоя правда и служба объявятся великому государю, то тебя и больше прежнего царское величество пожалует».

 Разве могла забыть царевна, как перевернулось в груди ее сердце, когда она услыхала, зачем именно Толочанов приезжал в Грузию — чтобы взять с собою в Москву ее сына Николая. Сколько стоило усилий уговорить ее отпустить с посланником сына! Только надежда, что ее любимец породнится с великим государем, придала ей силы на этот подвиг, но она решилась сама отправиться вместе с ним в далекую, страшную ей и неведомую страну.