– Вы поступите глупо, – спокойно ответила Мойя, – если поссоритесь с человеком, который безоговорочно поверил вам и готов финансировать вашу деятельность. Его цель – сделать вас президентом Соединенных Штатов. Он выбрал меня в качестве вашего секретаря, поскольку считает достаточно компетентной для этой работы. Больше ничего не могу сказать вам. Это в высшей степени влиятельное лицо желает остаться неизвестным. Не вижу никаких оснований для ссоры с ним.
Харвей Брэгг наклонился ниже, не сводя пронзительного взгляда с очаровательного лица молодой женщины.
– Я понял много намеков – из тех, которые ты сделала. Но… – Он яростно ударил ладонью по столу. – Я даже не знаю сейчас, появится ли доктор Прескотт на дебатах сегодня!
– Появится.
– Смешно, не правда ли? – Теперь лицо Харвея отделяло от лица Мойи лишь несколько дюймов. – Мой секретарь досконально знает все последние ходы в игре, а я в ней – всего лишь пешка. И еще одно, Айлин. Может быть, ты знаешь, что случилось с Германом Гроссетом? За последний час никому не известно о его местопребывании. А я никогда не выхожу на улицу без Германа.
Брэгг схватил Мойю за плечи. Она отвернула лицо в сторону.
– Возможно, ты умнее, чем кажешься, крошка. Ты знаешь мои силы. Никакой Президент не может помешать мне сейчас. Посмотри на меня. Я хочу сказать тебе…
Раздался резкий стук в дверь.
– Черт! – прорычал Харвей Брэгг. Он отпустил Мойю и обернулся.
– Войдите!
Дверь открылась, и в кабинет с извиняющейся улыбкой вошел Сальвалетти.
– Ну? – грозно рявкнул Брэгг.
– Пора ехать в Карнеги-холл, – звонким беззаботным голосом объявил Сальвалетти.
– Где Герман? Я хочу видеть его!
Молодой человек легко поклонился.
– Естественно, вы волнуетесь. Я тоже. Но он уже здесь.
– Что?
– Появился всего пару минут назад. Он объясняет свое длительное отсутствие несколько… – секретарь пожал плечами.
– Что? Наклюкался в такой день?!
– Не думаю. Во всяком случае с ним уже все в порядке.
– Пусть он поднимется ко мне! – прогрохотал Харвей Брэгг. – Я хочу сказать ему пару ласковых…
– У нас мало времени. Но если вы настаиваете…
– Настаиваю.
Он тихо выругался, глядя в спину уходящему секретарю, и обернулся к Мойе Эдер. Ледяное спокойствие молодой женщины взбесило его.
– Какая-то чертовщина творится кругом. И, полагаю, мисс Брион, вы в курсе происходящего.
– Мне известно не больше, чем вам, мистер Брэгг. Могу сказать вам единственное: в ваших собственных интересах помнить о…
– Ладно! Конечно, я все помню. Я по уши завяз в этой истории. Но после сегодняшнего вечера я выкарабкаюсь.
Дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет ворвался Герман Гроссет с безумным блуждающим взглядом.
– Харвей, – хрипло произнес он, – прости меня. Ты не поверишь, но я весь день и капли в рот не брал. То ли это давление, то ли начальная стадия сумасшествия. У нас же это наследственное, Харвей! Послушай… – Он встретил гневный взгляд брата. – Подожди, дай мне сказать. Чуть больше часа назад я принял очень странный телефонный звонок и решил провести небольшое расследование. Но, разрази меня гром, Харвей! Дальше я ничего не помню.
– Как это понимать? – прорычал Брэгг.
– Я не знаю, что происходило со мной со времени упомянутого телефонного разговора (содержание которого я тоже не помню) до того мгновения, когда пять минут назад я очнулся в кресле в вестибюле – страшно сонный и пребывающий в полном неведении относительно своих перемещений в течение последнего часа.
– Ты пьяная свинья! – прогремел Харвей Брэгг. – Вот кто ты! Пьяная свинья! Ты весь день заливал глаза. И теперь плетешь небылицы, чтобы оправдаться. Марш к машинам! Мы уже опаздываем!
– Мне не нравятся твои слова, – яростно проговорил Герман Гроссет. – Они безосновательны и несправедливы.
– Справедливы – несправедливы! – выкрикнул Брэгг. – Займись своей работой. А я займусь своей.
Спустя две минуты три мощных автомобиля пронеслись по Парк-авеню в сторону Карнеги-холла. В первой машине сидели четыре вооруженных телохранителя, во второй – Харвей Брэгг и Сальвалетти, а в третьей – еще три телохранителя и Герман Гроссет.
Синяя Борода находился под надежной охраной.
Во временном офисе Найланда Смита наступило молчание, полное невысказанных мыслей.
Морис Норберт только что перестал говорить и, улыбаясь, переводил взгляд с одного лица на другое. Найланд Смит сидел на краю стола, обхватив худыми смуглыми руками поднятое колено, и пристально смотрел на молодого человека. Сара Лэкин тоже смотрела на него неподвижным, серьезным взглядом.
Незадолго до этого к ним присоединился сенатор Локли – один из наиболее преданных приверженцев Орвина Прескотта, – и его добродушное румяное лицо выражало сейчас крайнее удивление и сомнение. Тишину нарушил Найланд Смит.