Прежде чем я упаду

Мы стоим в неловкой тишине. В жизни не общалась с Анной Картулло, по крайней мере в жизни до автокатастрофы, не считая единственного раза: она назвала Линдси злобной сукой, а я крикнула: «Не смей называть ее злобной сукой». Но лучше я останусь здесь с ней, чем вернусь в коридор. Наконец я решаю: «К черту», плюхаюсь на стул и закидываю ногу на раковину. Взгляд Анны становится немного затуманенным; она рассеянно опирается на стену и кивает на мое колено.

– Распухло.

– Да, представляешь, кто-то подпер дверь стулом.

Анна хихикает. Она явно под кайфом. Подняв брови, она изучает мои ноги, торчащие над круглой раковиной, и заявляет:

– Классные туфли.

Это сарказм? Не уверена.

– Наверное, тяжело в таких ходить?

– Мне легко, – слишком поспешно отвечаю я. – По крайней мере, недалеко.

Она фыркает и зажимает рот рукой.

– Я купила их в шутку.

Не знаю, зачем мне понадобилось оправдываться перед Анной Картулло, но сегодня все наперекосяк. Правил больше не существует. Анна тоже расслабилась. Судя по ее виду, нет ничего странного в том, что вместо обеда мы болтаемся в туалете размером с тюремную камеру.

Она запрыгивает на стойку и сует ногу мне под нос. Ее одежда никак не связана с Днем Купидона, что неудивительно. На ней пара черных маек одна поверх другой и расстегнутый балахон. Джинсы обтрепались по краям, а ширинка заколота английской булавкой вместо потерянной пуговицы. На ногах у нее здоровенные круглоносые ботинки на танкетке, безумная пародия на «Док Мартенс».

– Купи такие же. – Она щелкает каблуками: панк Дороти пытается попасть домой из страны Оз. – Никогда не носила ничего удобнее.

Я взираю на нее с видом: «Ага, конечно».

– Сначала померь, а потом вороти нос, – пожимает она плечами.

– Ладно, давай сюда.

Анна долго смотрит на меня, словно сомневается, что я серьезно.

– Слушай! – Я сбрасываю туфли, и они с грохотом падают на пол. – Давай поменяемся.

Она молча наклоняется, расстегивает ботинки и снимает с ног. На ней радужно-полосатые носки. Надо же! Я ожидала увидеть черепа или что-нибудь в этом роде. Она стаскивает и носки, комкает их в руке и пытается всучить мне.

– Фу. – Я морщу нос. – Нет уж, спасибо. Я лучше на босу ногу.

– Как угодно, – смеется она, снова пожимая плечами.

Застегнув ботинки, я понимаю, что она права. Они потрясающе удобные, даже без носков. Кожа прохладная и очень мягкая. Я в восхищении и щелкаю обитыми железом носами друг о друга. Раздается приятный звон.

– В таких ботинках только детей пугать, – замечаю я.

– В таких туфлях только на панели стоять, – говорит она.

Надев мои туфли, Анна раскинула руки, как канатоходец, и разгуливает по туалету. Ее шатает.

– У нас одинаковый размер ноги, – сообщаю я то, что и так очевидно.

– Восемь с половиной. Обычное дело.

Оглянувшись через плечо, будто хочет сказать что-то еще, она лезет под раковину за потрепанной лоскутной сумкой, напоминающей самострок. Из сумки появляется небольшая жестянка «Алтоидс». Внутри находятся пакетик травки – и от Алекса Лимента есть прок, – папиросная бумага и несколько сигарет.

Она начинает скручивать очередной косяк, установив на коленях вместо подноса пакет брошюр по «Основам безопасности жизнедеятельности». (Примечание: до сих пор я была свидетелем, как брошюры по «Основам безопасности жизнедеятельности» использовались в качестве: 1) зонтика, 2) импровизированного полотенца, 3) подушки. А теперь еще и это. Ни разу не видела, чтобы кто-нибудь их читал, а значит, либо ни один выпускник «Томаса Джефферсона» не готов ко взрослой жизни, либо не все на свете можно разложить по полочкам.) Тонкие пальцы Анны так и летают. Ей явно не привыкать. Может, этим они с Алексом занимаются после секса – лежат бок о бок и курят? Интересно, она хотя бы иногда вспоминает о Бриджет? Вопрос так и вертится на языке.

– Хватит пялиться, – бросает она, не поднимая глаз.

– Я не пялюсь. – Запрокинув голову, я изучаю потолок цвета блевотины, вспоминаю о мистере Даймлере и снова опускаю голову. – Тут больше не на что особо смотреть.

– Тебя никто не звал сюда, – огрызается она; в ее голосе снова появляется резкость.

– Это не частная собственность.

На долю секунды ее лицо темнеет. Сейчас она взбесится, и нашему веселому, приятному времяпрепровождению настанет конец.

– Здесь не так уж и плохо, – поспешно добавляю я. – В смысле, для туалета.

Анна щурится с подозрением, словно опасаясь, что я нарочно это говорю и потом подниму ее на смех.

– Может, накидать на пол подушек? – Я оглядываюсь по сторонам. – Для красоты.

Склонив голову, она сосредоточенно следит за пальцами.

– Есть один художник, он всегда мне нравился… он еще рисует лестницы, которые ведут одновременно вверх и вниз…

– Мауриц Эшер?

Она устремляет на меня взор, явно удивленная тем, что мне известно, о ком речь.

– Он самый. – На ее лице мелькает улыбка. – Ну, может, повесить здесь его репродукцию. Просто, типа, приклеить скотчем, и будет на что смотреть.

– У меня дома с десяток его альбомов, – выпаливаю я от радости, что она успокоилась и не станет вышвыривать меня из туалета. – Мой папа – архитектор. Он любит такие штуки.