– Похоже, что так, – ответил Барнетт, – и всё благодаря моему другу Бешу. Но давайте не будем его томить и начнем сначала.
Барнетт сел, они с генералом закурили, и сыщик весело заговорил:
– Ну-с, так вот, Бешу. Будучи в Испании, я получил от одного нашего общего друга депешу с просьбой помочь генералу Дероку. В то время, если ты помнишь, я совершал любовный вояж с некоей очаровательной дамой, однако к тому времени накал страстей с обеих сторон уже пошел на спад. Я воспользовался этим обстоятельством, чтобы вернуть себе свободу, и уехал в Париж вместе с очаровательной цыганкой, встреченной в Гренаде. Дело Дерока сразу мне понравилось по той простой причине, что им занимался ты, и я очень скоро пришел к выводу, что если против депутата или в его пользу и существуют какие-то доказательства, то искать их следует у полицейского, который охранял выход. Но представь себе, Бешу: несмотря на все мои усилия и источники информации, которыми я располагаю, мне так и не удалось выяснить имя этого молодца. Что же делать? А время между тем шло, и дело оборачивалось худо для генерала и его сына. Единственной моей надеждой был ты.
Бешу замер; он был уничтожен. Ему казалось, что он стал жертвой самой что ни на есть гнусной мистификации. И никакого спасения! Никакого выхода! Худшее свершилось.
– Да-да, – повторил Барнетт, – именно ты, Бешу, знал всю правду. Ведь это тебе, как нам известно, приказали «обработать» того самого полицейского. Но как же его разыскать? Это оказалось нетрудно. В один прекрасный день я позволил тебе проследить за мной до этой вот площади Трокадеро, где ждала моя прекрасная цыганка. Несколько слов шепотом, которыми мы с ней обменялись, несколько взглядов на этот дом… и ты угодил в нашу ловушку. Тебе не терпелось заарканить меня или мою сообщницу. И ты устроил наблюдательный пост здесь, рядом с генералом Дероком и его слугой Сильвестром – иными словами, рядом со мной; таким образом, я мог ежедневно видеть тебя и управлять твоими действиями с помощью генерала Дерока.
С этими словами Джим Барнетт обратился к хозяину дома:
– Примите мои комплименты, генерал; вы обращались с Бешу настолько умело и ловко, что не вызвали у него никаких подозрений, и нам удалось достигнуть цели, а именно – поговорить несколько минут с тем самым неизвестным полицейским. Да-да, Бешу, нам хватило для этого нескольких минут. А какова была цель наших поисков – и твоя, и полиции, и судейских, и всех остальных? Разыскать ту загадочную фотографию, не так ли?
Однако, памятуя о твоей изобретательности, я не сомневался в том, что ты будешь действовать предельно находчиво. И сделал отсюда вывод: бесполезно вести поиски теми путями, по которым столько раз прошли другие. Нужно было измыслить что-то принципиально новое, оригинальное и
Увы, Бешу ничего не сообразил и ничего не понял. В этой комичной ситуации он силился, но никак не мог сопоставить свои соображения с функциями полицейского.
– Да что ж это, мой бедный друг, – я вижу, ты сегодня не в форме? – спросил Барнетт. – Это ты-то, всегда такой проницательный! Ладно, придется мне расставить по местам всё, что у тебя под носом!
И Барнетт начал «расставлять по местам» то, что было «под носом» у Бешу. Выбежав из комнаты, он вернулся, держа в равновесии, на собственном носу, полицейский жезл – белую палку, которой постовые города Парижа, а также города Лондона и всех остальных городов на свете регулируют уличное движение: пропускают или тормозят автомобили и толпы пешеходов… словом, властно повелевают ими, точно короли улицы, эдакие халифы на час.
Этим жезлом Барнетт начал жонглировать, как бутылкой, потом пропустил его под коленом, за спиной, вокруг шеи. И наконец, усевшись и держа его перед собой, вопросил: