Превращение в зверя

Показывали «Морфий». Я думал, это боевик, оказалось, про какого-то врача, но кресла наши находились совсем близко, и этот фильм стал для меня самым интересным на свете. Я потом купил диск и много раз пересматривал, возвращая себя — нас двоих — в тот темный зал, в то прохладное блаженство.

Я знаю о ней все, кончается август, я только не знаю, как к ней подойти, как выйти из этой августовской тени. Несколько раз я почти решался, но всегда что-то мешало. То к остановке, где она ждала своего автобуса, подъезжала маршрутка и увозила ее. То кто-нибудь подходил что-то спросить. То я сам вдруг пугался. Не время еще, говорил я тогда себе, надо еще подождать.

И вот настало утро, когда я понял: пора! Если сегодня не решусь к ней подойти, не решусь уже никогда. Я дал себе слово, чего бы это мне ни стоило, заговорить с Еленой. Поклялся, что заговорю. Ужасно разволновался, до того, что не пошел провожать ее на работу, и завтракать в тот бар не пошел. Ждал вечера и прямо-таки с ума сходил.

В полпятого уже заступил на свой пост: есть там у меня один клен у забора, я под ним обычно стою — удобное место: прекрасно просматривается выход из больницы, а меня совсем не видно. Я стоял и ждал, жара в тот день была страшная и духота как перед грозой. И вот она вышла… Подождал, как свернет на дорожку, и двинулся следом.

Я был готов, честное слово, готов был заговорить! Но жара помешала. Голова очень кружилась, асфальт под ногами бугрился, дышать было нечем. Елена зашла в магазин, я обрадовался: там, в прохладе, когда голова перестанет трещать, все и произойдет. Но у них, видно, не работали кондиционеры. Народу полно, шум, кассы пищат, охранники ухмыляются, как тот санитар у шкафа, — я не смог в магазине. И когда вышли, не смог, потому что стало мне совсем дурно. В автобусе она от меня была далеко, в автобусе меня чуть не стошнило. А потом, когда вышли…

Вот тут-то и случилась эта самая вещь. Дело в том, что в автобусе, хоть мне было и дурно, я придумал предлог для знакомства, прекрасный естественный предлог: у нее тяжелая сумка, я просто предложу помочь понести. И фразу придумал: вы не позволите оказать вам помощь? Теперь я был не просто готов, я был во всеоружии. Но тут случилась эта самая вещь. Елена вдруг остановилась. Я, задохнувшись, подумал: все произойдет не так, все произойдет вот как: она обернется, улыбнется, скажет: ну, что же вы? нам давно пора познакомиться. И фраза моя не понадобится, и предлог…

Она не обернулась. Она переместила свою тяжеленную сумку на кисть, открыла другую, маленькую, дамскую, сумочку, достала носовой платок и промокнула лоб. Мгновенно я ощутил невозможную липкую влажность своих ладоней.

Хорош бы я был, предложи ей помощь, протяни эту отвратительную руку. Дурак! Идиот! Я вытер ладонь о брюки, я был просто раздавлен. Вдруг увидел, кто она и кто я. Я брюки свои в новом свете увидел, футболку, сандалии на босу ногу. А если бы Елена меня пригласила в гости, что было бы, вот ужас: я бы разулся и остался босиком.

Да, я нарушил клятву, данную себе утром. Но избежал непоправимого. Теперь я рад, что так вышло. Я понял, что мне нужно делать.

* * *

Я не видел Елену три недели. Август кончился. Все это время я усиленно работал: зарабатывал деньги и очки в свою пользу. Прежде всего обновил свой гардероб: купил настоящие фирменные джинсы, несколько хороших рубашек, дорогой деловой костюм, кожаные туфли и многое еще по мелочам: пачку хлопчатобумажных носков (в них не так потеют ноги), несколько носовых платков, приличное белье. Постригся в дорогом парикмахерском салоне. Постриг и тщательно почистил ногти на руках. Приобрел дезодорант и французский одеколон. Теперь я по-настоящему был готов, теперь вполне соответствовал. Признание в любви я назначил на четырнадцатое сентября: двенадцатого у нее была ночная смена (кто же делает такие признания утром?), а тринадцатого выходной, да и число несчастливое.