Превращение Розы

— Здесь, — дудел он в нос, — мы должны отличать истинных провозвестников нового социального порядка от ловкачей, деривативных шарлатанов, которые, увы, как и бедность, всегда с нами. Хотя шарлатаны, как нам известно, могут добиться популярности, если они богаты. — Он самодовольно ухмыльнулся собственной шутке. Слабые смешки донеслись от его самых раболепных протеже. Букашки, — подумала Роза с презрением, снова полностью отключая внимание. Однако внезапное упоминание некоего имени резко вывело ее из апатии. Вводя помпезный термин «деривативый шарлатан», Мадер осмелился назвать Алека Рассела!

— Ни один уважающий себя социальный наблюдатель, — говорил он, — каковым обязан быть художник, не имеет права извлекать из небытия ценности прошлого столетия, как бы старательно они ни маскировались под авангардистскую показуху. Результирующий эффект получится таким же грубым и нелепым, как шезлонг, обитый винилом. — Он переждал новые смешки. Роза глядела на него с неприкрытым отвращением. — Честность и независимость художника и его гражданская ответственность, — продолжал он самодовольно, — являются естественными попутчиками. Школа Рассела, профессионального дилетанта, не в состоянии внести конструктивный вклад в проблемы нашего времени. Давайте никогда не будем смешивать мнимого новатора с истинным борцом с традиционными предрассудками.

— Прошу прощения, — перебила его Роза. В ее голосе слышалась спокойная ярость. Мадер сделал вид, что не замечает ее. — Прошу прощения, мистер Мадер, — повторила она настойчиво, поднимаясь с места, чтобы ее все видели. Он остановил на ней водянистый взгляд.

— Если бы мне требовалось изучать социологию, — спокойно заявила Роза со сверкающими глазами, в то время как остальные студенты завороженно глядели на нее, — я бы пошла в другой колледж. Разумеется, вы вправе иметь свои политические теории, однако мы пришли сюда учиться пользоваться своими глазами, а не переваривать ваши социальные предрассудки. Если бы вы вообще имели хоть малейшее представление о творчестве Алека Рассела, то, прежде чем судить о нем так невежественно и высокомерно, остановились бы на нескольких моментах…

Это было только начало. Роза говорила и говорила. Слова приходили к ней из воздуха. Остановить ее было невозможно, она стояла, высокая, пылающая и прекрасная. За десять минут она дала сжатый, информационно безукоризненный и академически точный анализ вклада Алека Рассела в современное искусство. Если учесть ссылки, цитаты, приводимые ею сравнения, ее охват предмета был безупречным, Мадеру не удалось бы даже вставить хоть одно словечко, если бы он обрел дар речи.

— И прежде чем вы в следующий раз захотите применить термин «деривативный», — закончила она, уже успокаиваясь, — научитесь проводить различия между эволюцией и революцией.

Ее речевой поток иссяк. Лицо Мадера побелело и перекосилось от ярости. Роза почувствовала нервную дрожь от торжества и страха. На этот раз она действительно отличилась. Что ж, семь бед — один ответ.

— Наконец, — добавила она с достоинством, — вдохновленная, вне всяких сомнений, вашей полнейшей неспособностью воспринять визави мою работу, могу я сделать свое собственное деривативное замечание? Все знаем поговорку: те, кто может, делают; те, кто не может, учат. В вашем случае, мистер Мадер, вы, который не может, не можете даже учить.

Выдав свою заключительную фразу, Роза собрала свои пожитки и со спокойствием решившегося на все самоубийцы по кинула класс.

При всем очевидном sang-froid[20] Роза почувствовала немалое удовольствие, услышав шум разговоров, который сопровождал конец занятий Мадера. Неразумная сила групповой психологии до этого работала на Мадера. Она позволяла ему поддерживать свое влияние на незрелый и большей частью неопытный класс. Его словесная ловкость, интеллект невежды и радикальные позы вызывали благоговение среди огромного большинства студентов. И если кто-то и находил его несостоятельным или претенциозным, то никто до сей поры не осмеливался признаться в этом, из опасения, что покажется невежественным либо непрогрессивным, либо тем и другим вместе. Даже Роза решительно держала свое мнение при себе, хотя и по другой причине — она просто предпочитала упражняться в своей способности уберегать сознание от негативных влияний и не желала выставлять на всеобщее обозрение, насколько Мадер ей опротивел.