Превращение

После того как мы с отцом Грейс уселись в машину, он довез меня до узкого переулка за магазином, где я оставил свой «фольксваген». Маневрируя, чтобы не задеть зеркалами за выстроившиеся по обеим сторонам мусорные бачки, он молча остановился прямо за моей машиной. Моргающий свет фонаря озарял его лицо. Я тоже молчал; мой рот был накрепко запечатан едкой смесью вины и гнева. Какое-то время мы просто сидели в машине, потом вдруг пришли в движение дворники, и мы оба вздрогнули от неожиданности. Видимо, он случайно установил их на работу в периодическом режиме, когда включал поворотники на въезде в переулок. Дворники еще раз проехались по уже чистому стеклу, прежде чем он спохватился и отключил их.

В конце концов, не глядя на меня, он произнес:

— Грейс была идеальным ребенком. За семнадцать лет у нее ни разу не возникло проблем в школе. Она никогда не баловалась ни наркотиками, ни выпивкой. Она круглая отличница. Всегда само совершенство.

Я молчал.

— До этого года. Нам не нужно, чтобы кто-то плохо на нее влиял. Я не знаю тебя, Сэмюель, зато знаю свою дочь. И знаю, что это все из-за тебя. Я не собираюсь угрожать, но не позволю тебе испортить мою дочь. Советую серьезно пересмотреть свои приоритеты, прежде чем пытаться увидеть ее снова.

Я попытался сформулировать в уме ответ, но выходило либо слишком резко, либо слишком честно, чтобы произнести это вслух. Поэтому я вышел в ледяную ночь, оставив все слова при себе.

Он немного подождал, чтобы убедиться, что моя машина заведется, и уехал, а я остался сидеть в своем «фольксвагене», положив руки на колени и глядя на заднюю дверь книжного магазина. Казалось, много дней прошло с тех пор, как мы с Грейс вышли из нее: я в полном восторге от подарка Грейс и она в полном восторге от моей на него реакции и от удовольствия, что угадала мое заветное желание. Только теперь я не мог воспроизвести в памяти ее довольное лицо. Перед глазами упорно вставала Грейс, корчащаяся от боли на постели, раскрасневшаяся, пахнущая волком.

Это просто вирус.

Я твердил себе эти слова всю дорогу до дома Бека. Свет фар был единственным, что нарушало непроницаемую ночную тьму, выхватывая из мрака черные стволы деревьев по обочинам. Я повторял их снова и снова, пытаясь заглушить внутренний голос, нашептывавший, что это не так, и руки у меня чесались выкрутить руль и поехать обратно к дому Брисбенов.

На полпути к дому Бека я вытащил свой мобильник и набрал номер Грейс. Затея была дурацкая, и я сам это понимал, но ничего не мог с собой поделать.

Послышались длинные гудки, потом в трубке раздался голос отца Грейс.

— Не звони больше, — сказал он. — Серьезно, Сэмюель, если у тебя есть голова на плечах, ты должен понять, что на сегодняшнюю ночь хватит. Я не желаю с тобой больше разговаривать. И не желаю, чтобы Грейс разговаривала с тобой. Просто…

— Я хочу знать, как она.

Я подумал, что нужно бы добавить «пожалуйста», но не смог выдавить это из себя.

Возникла пауза, как будто он слушал кого-то другого.

— Это просто вирус, — произнес он наконец. — Не звони больше. Я изо всех сил стараюсь не наговорить тебе чего-нибудь такого, о чем потом пожалею.

На этот раз я расслышал на заднем плане чей-то голос, не то Грейс, не то ее матери, и в ухо мне ударили гудки отбоя.

Я ощутил себя бумажным корабликом в безбрежном океане ночи.

Ехать в дом Бека не хотелось, но больше податься было некуда. Мне не к кому было пойти. Я был человеком, но без Грейс у меня не осталось ничего, кроме этой машины, книжной лавки и дома с кучей пустых комнат.

Поэтому я поехал к дому Бека — пора было уже отвыкать называть его в мыслях домом Бека — и оставил машину на пустой подъездной дорожке. Когда-то давным-давно, когда Бек еще был человеком, а я на зиму выпадал из числа людей и превращался в волка, в летние месяцы я работал в книжном магазине. По вечерам я подъезжал к дому, когда было еще светло, потому что летом и ночей-то толком не бывает, и выходил из машины Бека под несущийся с заднего двора смех и запах жарящегося мяса. Странное это было чувство — вылезать из машины в безмолвную ночь, ежась от пронизывающего холода и зная, что все голоса из моего прошлого теперь заперты в лесной чаще. Все, кроме меня.

Грейс.

Очутившись в доме, я зажег свет на кухне, потом в коридоре. В голове у меня прозвучал голос Бека, выговаривающего мне, девятилетнему: «Зачем устраивать в доме полную иллюминацию? Мы что, подаем сигнал инопланетянам?»