Преступный мир. Очерки из быта профессиональных преступников

В противном же случае приходится жить особняком, ни с кем не говорить, не делиться мыслями, вызывать этим всеобщие насмешки и, главным образом, недоверие к себе, что, в свою очередь, уже возбуждает враждебное отношение арестантов. Понятно положение человека во всяком обществе, если к нему относятся с недоверием, а тем более — положение такого субъекта в арестантском обществе.

Вся арестантская жизнь на виду у всех заключенных, которые знают, что все их поведение и помыслы клонятся к тому, чтобы каким-либо образом нарушить тюремные правила, противные закону природы. Арестант спит, ест, делает что-нибудь, но он все думает о том, чтобы совершить какой-либо проступок, с точки зрения тюремной администрации. Его прежде всего одолевают скука, лень, и в этом — главное несчастье тюремного населения. Вообразите себе положение человека, который, не будучи связан по рукам и ногам, не может приняться за какой-либо более или менее производительный труд. Остается только обмениваться одними и теми же, только с разными вариациями, фактами из преступного прошлого и всегда мечтать о свободе; это главное несчастье всякого заключенного. Вследствие этого арестанты в компании и наедине всегда раздумывают о побегах. Даже такие заключенные, которым нет смысла бегать, так как у них сравнительно короткие сроки, и те всегда комбинируют, гадают, думают о бегстве, хотя и не желают сами совершить побег, а только создают для себя отвлеченные планы о том, как можно было бы совершить его.

Благодаря такой вечной напряженности мыслей населения тюрьмы относительно побегов нет такой тюрьмы, из которой, несмотря на все принятые меры, не мог бы совершить побег арестант. Таких же тюрем, из которых в течение года не совершается нескольких побегов, очень мало. Бегство, если можно так выразиться, idee fixe[2] всей тюрьмы. И потому можно себе представить положение арестантов, когда вдруг тюремным начальством обнаруживается подготовление к побегу. Арестантская мечта, лелеянная ими иногда в течение нескольких месяцев, стоящая им многих бессонных ночей, физических трудов, вроде совершения подкопов, перепиливания решеток и т. д. — весь этот проект рушится сразу, результаты долгих трудов сразу уничтожаются, начинается следствие.

Жаль тогда арестантов, до того они, несчастные, опечалены. Они плачут, не едят и не спят, неудача их мучает, хотя арестанты привыкли к неудачам, к ударам судьбы; плачут они потому, что не знают, кто из «засыпал», кто выдал их тайну начальству. Они знают лишь, что донос совершен кем-либо из товарищей, потому что, по их мнению, нет более ужасного преступления на свете, чем донос преступника на преступника, когда свой выдал своего. Арестанты объясняют это обстоятельством, что от такого доносчика, которого тюрьма окрестила именем публичной женщины, нельзя укрыться; он с ними живет, ест, вместе страдает, подвержен одной участи и затем, узнавая их тайны, открывает их начальству. Если какой-либо проступок со стороны арестантов обнаружит кто-либо из тюремного начальства — «вода», как называют их в тюрьме, — арестанты на них мало сердятся, а еще реже мстят им каким-либо образом. Арестанты понимают, что это их служба и обязанность, а главное — то, что «воды» ведь можно остерегаться. Но когда выдает свой своего, такой изменник по тюремным законам достоин смерти.

Трудно себе представить то оживление среди арестантов, тот нервный подъем, какой наблюдается, когда тюрьма ищет среди себя своего врага. Происходит целое следствие, самое подробное, до мелочей, когда принимают участие старые бродяги, которые гадают и по глазам арестантов читают, — арестанты на все идут, чтобы найти виновника. И если его находят, тому остается только прощаться с жизнью. Его при удобном случае, с согласия всего общества, главные пострадавшие от его доноса или арестанты, на которых пал жребий, «пришьют», т. е. совершат над ним арестантский суд. И пока виновник жив, арестанты не могут успокоиться, они горят местью, и нет ничего более ужасного и неизбежного, чем арестантское возмездие. Приговоренного к смерти чаще всего закалывают, и убийца непременно должен повернуть нож в ране: это есть традиционный арестантский прием во время убийства. После такой раны жертва никогда не остается в живых. Иногда заманят арестанты свою жертву в укромное место и там объявляют ей свой приговор. Несчастный молит, целует ноги своим судьям, клянется, рыдает, — все напрасно. Ни один мускул у них не дрогнет; привести в исполнение решение арестантов для каждого из них — священная обязанность. Трудно представить себе, сколько убивают арестантов посредством «темного кифа», когда приговоренного к смерти схватывают в темном углу, забрасывают шинелями и бьют ногами и руками, пока несчастный полумертвым не остается на полу и не уносится затем в больницу служителями.