Преступник

— Ой-ой!! — вырвалось у Джеврие.

Джевдет резко повернулся.

— Что ты?

— Ничего, Джевдет-аби… — испугалась Джеврие.

— Как ничего? Чего ты ойкаешь?

— Но ведь ты плачешь.

Джевдет вскочил с койки.

— Конечно, плачу! Я опозорился! Каждый будет смеяться надо мной! Хоть вешайся!

Джеврие тоже встала с постели.

— Вешаться? Зачем?

— Ну как мы вернемся? Стыд один!

— Почему стыдно, Джевдет-аби?

— Глупая! Что ты понимаешь!

Джевдет уже не слушал ее.

Джеврие быстро оглядела кубрик. Потом подошла к иллюминатору, через который в темноту кубрика проникала яркая полоса света. Снаружи лунный свет был так силен, что даже звезд не было видно. Ничего, кроме луны.

Джеврие обернулась. Джевдет горько плакал, лежа ничком на койке. Она подбежала к нему и, опустившись на колени, стала гладить его черные курчавые волосы.

— Успокойся, Джевдет-аби. Никто не посмеет смеяться над тобой!

Джевдет резко выпрямился.

— Смеяться? Надо мной? А Хасан и Кости?

— Они не будут смеяться, вот увидишь! Даже адвокат не посмеет.

— Пусть только попробуют… Пусть только скажет этот Хасан: «Ну что? Я тебе не говорил?»!

— Что ты тогда сделаешь, Джевдет-аби?

— Проучу как следует!

Джевдет сжимал кулаки. Только наивное выражение лица девочки, ее лукаво блестящие глаза рассеяли его злость. Он улыбнулся, Джеврие обрадовала такая перемена в нем. Она обняла Джевдета и поцеловала его.

— А как ты его проучишь, Джевдет-аби?

Джевдет пожал плечами:

— Увидишь сама.

22

Давно уже в иллюминатор заглядывал яркий луч солнца, а Джевдет и Джеврие все еще спали на койке, прижавшись друг к другу. Они допоздна обсуждали положение и пришли к неутешительному выводу. Ведь после того, как их отправят назад в Стамбул, им даже нельзя будет показаться на глаза людям. Даже самым близким: Кости, Хасану. Даже старухе Пембе!

«В тюрьму нас, конечно, не посадят — ведь мы не воры, — рассуждала Джеврие. — На берегу нас отпустят. А если отпустят, еще не все потеряно, что-нибудь придумаем!»

Джевдет тоже так думал.

— Конечно, будем жить одни.

— Не могу забыть старого матроса. А ты? — сказала она.

— Я тоже.

— Противный капитан! А ты еще уверял, что он хороший!

— Откуда мне было знать?.. Выходит, ошибся.

— А матросу не попадет за нас?

— Что они ему могут сделать?

— Мало ли что, ведь капитан рассердился на него!

Джевдет вздохнул.

— Вот бы капитаном был этот старый матрос!

— Да.

— Он взял бы нас с собой. Правда?

— …

Им снился старый норвежский матрос. Он смотрел на них улыбающимися голубыми глазами. Потом Джевдет увидел мать. Она, как будто ничего не случилось, стояла на кухне у корыта. Рядом покуривал трубку старый рыжебородый матрос. Мать говорила, что вверяет судьбу сына в его руки. Тот широко улыбался: «Не беспокойтесь за Джевдета, мамаша! Он будет мне сыном. Я сам довезу его до Америки. А если капитан посмеет помешать…»

Послышались голоса людей, говоривших на непонятном языке, какой-то шум, потом скрип открываемого замка.

Джевдет почувствовал, что его кто-то трясет: открыв глаза, он первым делом увидел бледную от страха Джеврие.

— Вставай, Джевдет-аби, они пришли!

— Кто пришел?

— Полиция.

Джевдет быстро сел, прислушался.

Дверь распахнулась, и на пороге появился противный капитан, с ним были турецкие полицейские.

Джевдет вскочил на ноги. Все ясно: пароход зашел в турецкий порт.

— А ну-ка, идите сюда, — сказал здоровенный полицейский.

Глаза Джевдета невольно искали старого доброго матроса, но его нигде не было видно.

Джевдет и Джеврие шагали впереди. За ними — толпа людей: полицейские, матросы. Прошли мрачные, полутемные коридоры, освещенные слабым желтым светом лампочек. Здесь, как и раньше, стоял невообразимый гул от судовых двигателей. Наконец все оказались на палубе, солнце ослепило Джевдета и Джеврие. И когда они подходили к трапу, то вдруг увидели старого матроса. Рыжебородый, с трубкой во рту, он смотрел на них улыбающимися голубыми глазами.

Джевдет на мгновение остановился.

И сразу же сзади раздался грубый окрик:

— Чего встал? Пошел вниз!

Джевдет съежился. Отпустив руку Джеврие, он первым ступил на трап. Горькая обида терзала сердце. Да, если бы капитаном был этот старый матрос, он ни за что не выдал бы их полиции.

Медленно спустились по трапу на пристань.

Потом полицейский участок, какие-то объяснения. Да, невеселым было возвращение в Стамбул! Джевдет молчал. Молчал перед высоким худым полицейским комиссаром. Молчал даже тогда, когда его окружила целая стая падких на сенсации репортеров. Молчала и Джеврие. Раз Джевдет-аби не говорит ни слова — значит, так надо.

Полицейский комиссар тряс Джевдета за плечо.

— Я ведь с тобой говорю, отвечай же!

Джевдет поднял голову, посмотрел на комиссара и отвел взгляд в сторону. Сейчас он думал только о старом матросе, видел его улыбающиеся голубые глаза.

Комиссар злился. Снова и снова тряс мальчика за плечи:

— Ты что, оглох? Почему не отвечаешь?

Джевдет молчал. Что он скажет? «Я хотел уехать в Америку, стать Храбрым Томсоном… Потом вернулся бы на родину. Каждый искал бы моей дружбы. Вот тогда Эрол, Айла, Кайхан и другие пожалели бы, что обругали меня грязным уличным торговцем!»