Преступления в детской

— Ну на самом деле это была я…

— Как будто Брюс мог такое сделать. Ну правда. А вот ее муж! Я всегда знала, там было что-то подозрительное…

— Стэйси! Если ты помолчишь минуту, я тебе расскажу, как раскрыла это преступление!

Это ее заткнуло. Я рассказала Стэйси о событиях прошедшей недели или около того, подробно останавливаясь на собственной храбрости. Я снова оставила Хулио в стороне, как и обещала Элу, но все остальные детали этой истории не избежали некоторой драматизации. К концу своего рассказа я в кои-то веки сумела заставить Стэйси потерять дар речи. Думаю, впервые кому-то удалось этого достичь. Закончив говорить, я попрощалась, повесила трубку и самодовольно посмотрела на Питера.

— Джулиет, разве детектив Карсвэлл не просил тебя не раскрывать деталей следствия? — спросил он.

Я покраснела.

— Совсем забыла. Думаешь, все в порядке? Думаешь, Стэйси скажет кому-нибудь?

Он посмотрел на меня, и я сама ответила на вопрос.

— Конечно, скажет. О, нет, нет, нет.

Я сразу же набрала ее номер, но попала на голосовой почтовый ящик Она уже начала распространять новости. Я оставила безумное сообщение, в котором умоляла ее не говорить ни одной живой душе. Конечно, она оставит его без внимания, но это было лучшее, что я могла сделать. Я положила голову на стол и застонала.

— И надо же мне было рассказать самой большой сплетнице в Лос-Анджелесе. Надеюсь, это не дойдет до Карсвэлла.

— Не переживай, милая, — сказал Питер и потрепал меня по голове. — Стэйси и детектив на самом деле вращаются в разных кругах. Наверное, все обойдется.

Я не стала повторять ту же ошибку. В то утро мне позвонили Эл и Джером, я оставалась сдержанной и выражала только радость по поводу того, что Дэниела Муни задержали, и ничего больше. Я молчала, пока не появилась Лили Грин.

Лили позвонила из машины.

— Джулиет! Я была у маникюрши, и я тут за углом. Давай встретимся за чашкой кофе в «Гостиной», и ты расскажешь все о своем убийстве!

Я быстро нацепила бейсболку, натянула леггинсы и одну из фланелевых рубашек Питера, пообещала мужу и дочери скоро вернуться и выбежала из дома. Пока я пулей летела через квартал, чтобы встретиться с Лили в маленьком уютном кафе, которому она оказала честь, мне пришло в голову: а бросила бы я все на свете так быстро ради подруги, которая не была бы известной киноактрисой, получившей «Оскара»? Сильно ли я бегаю за звездами? Я не смогла ответить на вопрос и решила не донимать себя этим. Мне нравилась Лили, и, если мне заодно нравилось, что меня с ней видят, ну что ж, ладно, это не делает меня ни хуже, ни лучше, чем весь остальной Лос-Анджелес. В этом городе бегать за звездами — гражданский долг каждого.

К тому времени, как я добралась до кафе, пыхтя, задыхаясь и красная, как рак, от утомительной прогулки за полтора квартала, Лили уже ждала меня там. Она расположилась на огромном диване, попивая латте из чашки размером с баскетбольный мяч. На ней были джинсы и старый потрепанный свитер с высоким воротником, а волосы небрежно скручены в узел, который удерживала палочка для еды. Она выглядела потрясающе. Я вздохнула, представив, какая же я красивая в эту минуту: тело разрывает старую рубашку Питера, леггинсы расползаются по швам от попыток вместить в себя мои огромные бедра. Повторяя про себя мантру «я не толстая, я беременная», я обняла Лили и утонула в диване рядом с ней.

— Латте с обезжиренным молоком, — сказала я худой, как жердь, юной девице, которая внезапно возникла, чтобы принять заказ. Так меня обслуживали, только когда я приходила с Лили. Будь я одна, пришлось бы ждать часами.

— Без кофеина? — спросила она, хотя на самом деле это прозвучало как «бед кодеина», потому что ей было трудно говорить из-за большого серебряного штырька, вставленного в язык.

— Нет, с кофеином, — сказала я.

Официантка неодобрительно покосилась на мой живот и отвернулась.

— Лили, могу я позаимствовать сигарету? Или дорожку кокаина? — спросила я громко, чтобы официантка услышала.

Ее спина напряглась, и девушка унеслась от нас.

— Ну почему все думают, что имеют право говорить беременной женщине, что ей есть, пить и вообще? В смысле, если уж на то пошло, это всего лишь кофе. Француженки всю беременность пьют кофе и красное вино, и к ним никто не пристает.

— Да, но они же рожают маленьких французов.

— Верно подмечено.

— Значит, ты оказалась права насчет мужа Абигайль Хетэвей? — спросила Лили, возвращаясь к делу.

И снова, без труда забыв обещание ни с кем не обсуждать дело, я рассказала Лили о том, какую роль сыграла в аресте Дэниела Муни.

— Лицензию Гермы Ванг должны признать недействительной, — сказала Лили, когда я закончила.

— Почему?

— Она не поняла, что он способен на насилие, вот почему. Она была готова рассказывать мне, что их семья переживала кризис, и все болтала о подавленной ярости, но разве она сложила два и два и поняла, что кому-то и правда угрожает опасность? Боже упаси.

— Она тебе это сказала? Кто она такая, Лиз Смит[44] от психоаналитиков? К черту конфиденциальность — я знаю кинозвезду?