Преступление в Орсивале

Он брел куда глаза глядят, вдоль парапетов, вдыхая полной грудью чистый, свежий воздух, наслаждаясь блаженным ощущением сытости и теплыми лучами апрельского солнца и радуясь тому, что чувствует себя живым.

Погода была великолепная, и весь Париж высыпал на улицы. Город выглядел как-то по-праздничному, на тротуарах было полно гуляющих, вечно суетливая толпа текла без обычной спешки, все женщины казались хорошенькими.

У мостов толклись цветочницы с лотками, полными благоухающих фиалок.

У Нового моста граф купил букетик - ими торговали по десять сантимов - и вдел в петлицу. Он бросил цветочнице двадцать су и, не дожидаясь сдачи, пошел дальше.

Когда он добрался до просторной площади, в которую упирается бульвар Бурдона и где всегда полным-полно акробатов и всяких шарлатанов, демонстрирующих свое искусство и всякие диковинки прямо под открытым небом, толпа, шум, пронзительная музыка вывели его из оцепенения и безжалостно вернули к действительности.

«Нужно уехать из Парижа», - подумал он.

И, ускорив шаги, направился к Орлеанскому вокзалу, который высился напротив, на другом берегу Сены.

Войдя в кассу, он осведомился, когда отбывает поезд на Этамп. Почему он выбрал именно Этамп?

Ему ответили, что поезд ушел минут пять назад, а следующий будет только через два часа.

Он не на шутку огорчился и не в силах ждать целых два часа, сидя на одном месте, отправился, чтобы убить время, в Ботанический сад.

Пожалуй, он не был здесь лет десять, а то и двенадцать, с тех пор, как его, лицеиста, приводили сюда с товарищами на прогулку в зверинец или просто побегать.

С тех пор ничего не переменилось: все те же каштаны, те же источенные червем решетчатые ограды, те же дорожки между четырехугольными грядками, на которых высажены разные растения - их названия можно прочитать на табличках, укрепленных на железных стержнях.

Аллеи в этой части сада были почти безлюдны. Он опустился на скамью напротив музея минералогии. Быть может, лет десять назад, когда он учился в лицее, ему случалось, набегавшись и наигравшись, отдыхать на этой самой скамье.

Но как все изменилось для него с тех пор!

Жизнь тогда представлялась ему чем-то вроде длинной, широкой, усыпанной золотым песком улицы, которой не видать конца, тенистой, восхитительной улицы, где на каждом шагу его ждет новый сюрприз, новое наслаждение.

Вот он и промчался но этой улице, дошел до самого конца. И что нашел? Ничего.

Да, ничего. Перебирая в памяти пролетевшие годы, он не мог обнаружить ни одного дня, от которого у него осталось бы сладостное воспоминание, утешительное и умиротворяющее. Через его расточительные руки протекли миллионы, а он не мог припомнить, потратил ли хотя бы двадцать франков с пользой и с непритворной щедростью. Он, у которого было столько друзей, столько любовниц, тщетно напрягал намять в поисках родного имени, которое мог бы прошептать.

Словно в зеркале ему предстала вся его прошедшая жизнь, и он был потрясен, уничтожен, видя, как убоги оказались все его радости, как суетны все наслаждения, которые были целью и основой его существования.

Так для кого он, в сущности, жил? Для других. Он воображал, будто стоит на пьедестале в гордой позе, а на самом деле кривлялся на подмостках балагана.

«О, каким безумцем я был, - повторял он про себя, - каким безумцем!»

Он не замечал, что, прожив жизнь с оглядкой на других, теперь собирается умереть, чтобы угодить этим другим.

Ему стало жаль себя. Кто вспомнит о нем через неделю? Никто. Разве что эта девка мисс Фэнси! Да и то едва ли: через неделю она утешится и будет смеяться над ним с новым любовником. А между тем мнение Фэнси не на шутку его заботило!

Барабаны вокруг сада забили отбой.

Стемнело; над землей поднимался густой холодный туман. Граф де Треморель встал со скамьи; он продрог до мозга костей.

- На вокзал, - прошептал он.

Увы, самая мысль о том, чтобы пустить себе пулю в лоб в пустынном уголке какого-нибудь парка, как не без удовольствия думалось ему еще утром, теперь приводила его в ужас. Он представил себе собственный обезображенный труп, истекающий кровью где-нибудь в канаве. Что с ним станется? Пройдут мимо нищие или воры, разденут его. А потом? Служители правосудия обнаружат безымянное тело и до опознания наверняка отправят в морг.

Его передернуло. Он уже видел себя простертым на мраморном столе, орошаемом непрерывной струйкой ледяной воды; он предчувствовал содрогание толпы, привлеченной в это зловещее место гнусным любопытством.

- Нет, никогда! - вскричал он. - Никогда!

Но как в таком случае умереть? Подумав, он решил, что покончит с собой где-нибудь в меблированных комнатах на Левом берегу.

- Решено! - воскликнул он. И, вместе с последними посетителями выйдя из сада, направился к Латинскому Кварталу.

Утренняя его беззаботность сменилась угрюмым смирением. Он чувствовал себя разбитым, голова болела, по телу пробегал озноб.

«Если я не умру ночью, - подумал он, - то к утру начнется изрядная простуда».

Он не улыбнулся этой остроумной мысли, пришедшей ему в голову, но зато усмотрел в ней подтверждение силы своего духа,