Преступление в Орсивале

Распахнув дверь, граф опять поднял тело и понес к лужайке. Там он подхватил его под мышки и, пятясь, волок до конца лужайки но земле, полагая, что оставленные следы убедят власти, будто таким образом тащили его труп, чтобы бросить в Сену. Да только негодяй забыл о двух вещах, раскрывших нам его замысел. Он не предусмотрел, что юбка графини, волочась по траве, примнет ее, оставит широкую полосу и тем самым разоблачит его хитрость. И еще не подумал, что высокие каблуки его щегольских сапог впечатаются во влажную почву газона, дав нам неоспоримую улику против него.

Папаша Планта вскочил.

- Но вы даже не упомянули при мне про это обстоятельство!

Довольный Лекок жестом остановил его.

- И не только про это. Но тогда я еще не знал множества вещей, - сыщик старался поймать взгляд папаши Планта, - которые знаю сейчас, а поскольку я имел основания предполагать, что господин мировой судья информирован гораздо больше моего, то не смог отказать себе в крохотной мести за непонятную, на мой взгляд, сдержанность.

- И месть вам удалась, - улыбнувшись, констатировал доктор Жандрон.

- На противоположном краю газона граф снова взял труп на руки. Но, видимо, забыв, что если какой-нибудь предмет надает в воду, то летят брызги, а может быть, не желая измокнуть, он не бросил тело, а осторожненько и аккуратно положил его у берега. Мало того. Он хотел, чтобы поверили, будто между графиней и убийцами шла жестокая борьба. И что же он делает? Взрывает песок носком сапога. Надеется, что полиция клюнет на это.

- Все верно, все правильно, - шепнул папаша Планта. - Я тоже обратил внимание.

- Избавившись от трупа, граф возвращается в дом. Время не терпит, однако он собирается еще поискать эту проклятую бумагу. Но прежде спешно принимается исполнять последние отвлекающие маневры, которые, по его мнению, обеспечат успех его замыслам. Он берет свои туфли, обмакивает фуляр в кровь. Оставляет на газоне фуляр и одну туфлю, а вторую бросает в Сену.

Все его упущения и промахи я объясняю спешкой. Он торопится и делает ошибку за ошибкой. Ставит на стол пустые бутылки, не подумав о камердинере, который расскажет, что они были пустые. Наливает в пять стаканов вместо вина уксус, и это свидетельствует, что из них никто не пил. Переводит стрелки часов вперед, но слишком далеко и при этом забывает согласовать бой со стрелками. Разбирает постель, но неумело, и к тому же ему не приходит в голову, что разобранная постель, часы, показывающие двадцать минут четвертого, и дневной наряд графини противоречат друг другу.

По мере возможности он усиливает картину разгрома. Срывает полог кровати. Обмакивает полотенце в кровь и мажет им занавеси и мебель. И в довершение оставляет на двери отпечаток окровавленной ладони - отпечаток чересчур ясный, четкий, слишком хорошо зафиксированный, чтобы не быть преднамеренным.

А теперь, господа, позвольте вас спросить, есть ли хоть какая-нибудь частность, подробность, деталь, которая не подтверждала бы виновности графа де Тремореля?

- Топор, - ответил папаша Планта, - найденный на третьем этаже, положение которого показалось вам таким необычным.

- Я еще дойду до него, господин мировой судья. В этом чудовищном деле есть проблема, о которой благодаря вам мы очень хорошо осведомлены. Нам известно, что у госпожи де Треморель была некая бумага - документ, письмо - которую она прятала, о чем знал ее муж, и которую категорически отказывалась отдать, несмотря на все его просьбы. Вы подтвердили, что стремление, а возможно, крайняя необходимость уничтожить эту бумагу и вынудила графа прибегнуть к кинжалу. Не будет чрезмерной смелостью предположить, что она имеет огромную, а то и совершенно исключительную важность.

Надо полагать, а для этого есть все основания, что это компрометирующий документ. Но кого он компрометирует? Графа и графиню или одного только графа? Здесь я могу только гадать.

Ясно одно: документ представлял каждодневную и неотвратимую угрозу, висящую над головой того или тех, кого он затрагивал. Вне всяких сомнений, госпожа де Треморель рассматривала этот документ либо как гарантию, либо как оружие, позволяющее ей держать мужа в руках. И тогда становится бесспорным, что де Треморель убил жену ради избавления от этой вечной угрозы, отравлявшей ему жизнь.

Дедуктивная цепочка была так логична, последние ее звенья с такой очевидностью объясняли мотив преступления, что и доктор, и папаша Планта не удержались от одобрительно-восхищенного возгласа:

- Великолепно!

- Теперь, - заключил Лекок, - исходя из всех этих элементов, позволивших сделать такой вывод, нам остается заключить: содержание документа, если мы его обнаружим, рассеет наши последние сомнения, объяснит преступление и сведет на нет все ухищрения убийцы.

Значит, граф был готов на все, готов был совершить невозможное, лишь бы не оставить после себя столь опасную улику.