Преступление в Орсивале

- Позвольте, позвольте, - запротестовал г-н Куртуа, - в городе, в многолюдном селении, разумеется, так оно и будет. Иное дело замок, окруженный обширным парком. Согласитесь, доктор, здесь довольно-таки пустынно. Ближайшее жилье - дом графини де Ланаколь, до него больше пятисот метров, не говоря уж о том, что он окружен высокими деревьями, кроны которых поглощают звук. Давайте поставим опыт. Я выстрелю из пистолета здесь, в этой комнате, и готов поспорить, что, стоя на дорогe, вы не услышите выстрела.

- Днем - может быть, но среди ночи!…

Пока г-н Куртуа разглагольствовал, его слушатели внимательно наблюдали за следователем.

- Одним словом, - заключил г-н Домини, - если даже паче чаяния Гепен и не заговорит сегодня вечером или завтра, то как только мы обнаружим труп графа, все объяснится.

- Да, - согласился папаша Планта, - да… если мы его обнаружим.

Все время, пока длился этот спор, Лекок продолжал осмотр - двигал мебель, разглядывал трещины, исследовал каждый черепок, словно надеясь, что они поведают ему правду. Из связки, на которой болталась лупа и разные инструменты необычного вида, он то и дело извлекал стальной стержень, изогнутый на конце, вставлял его в замки и поворачивал.

Он подобрал на ковре несколько ключей, а на вешалке нашел полотенце, которое, по-видимому, показалось ему достойным внимания, - он отложил находку в сторону.

Он сновал из спальни в кабинет графа и обратно, не упуская ни слова из разговоров, мгновенно используя все замечания, улавливая и запоминая не столько сами слова, сколько интонации, с которыми они высказывались.

Когда несколько представителей правосудия собираются вместе, чтобы расследовать дело, подобное преступлению в Орсивале; они обычно занимают выжидательную позицию. Все чувствуют себя почти в равного степени опытными, хитроумными, проницательными, все одинаково заинтересованы в том, чтобы найти истину, все, как правило, не привыкли доверять внешним впечатлениям, все держатся настороже, и бдительность, присущая каждому, возрастает в силу почтения, питаемого каждым из них к прозорливости и наблюдательности коллег.

Иногда все они по-разному толкуют факты, обнаруженные в ходе расследования, иногда решительно расходятся во взглядах на самую суть дела, однако стороннему наблюдателю не заметить этих разногласий.

Не выдавая своих тайных мыслей, каждый старается проникнуть в мысли других и, если они расходятся с его собственными, пытается склонить оппонента на свою сторону, но, вместо того чтобы прямо, без обиняков изложить ему свое мнение, обращает его внимание на те серьезные или мелкие обстоятельства, которые убедили его самого.

Эти предосторожности оправданы тем, что одно-единственное слово может сыграть в деле огромную роль.

Люди, которые держат в руках свободу и жизнь других людей и одним росчерком пера могут пресечь человеческое существование, чувствуют куда более тяжкое бремя ответственности, чем можно подумать. И когда это бремя делит с ними еще кто-нибудь, им становится немного легче.

Вот почему никто не отваживается перехватить инициативу, объясниться начистоту; каждый ждет, пока другие выскажут определенное мнение, и лишь потом принимает и подтверждает его или старается опровергнуть. При этом собеседники высказывают куда больше предположений, чем утверждений. Беседа состоит из намеков. Отсюда и банальные замечания, и смехотворные на первый взгляд гипотезы, и реплики в сторону, как бы приглашающие собеседника объясниться.

Потому-то почти невозможно дать точное и правдивое описание сложного расследования.

Вот и об этом деле судебный следователь и папаша Планта думали совершенно по-разному. И оба это сознавали, хотя не успели обменяться ни единым словом. Но мнение г-на Домини основывалось на вещественных фактах, на осязаемых обстоятельствах, и, полагая, что спорить тут не о чем, он вовсе не жаждал услышать возражения. С какой стати?

Папаша Планта, со своей стороны, строил свою систему только на впечатлениях, на цепочке более или менее связных логических умозаключений и не считал возможным высказываться, пока его прямо и настойчиво не попросят об этом.

И когда его последнее замечание, высказанное с таким подъемом, не встретило понимания, он рассудил, что сказал уже довольно, если не слишком много, и, чтобы сменить направление беседы, поспешил обратиться к посланцу префектуры полиции.

- Ну что, господин Лекок, - спросил он, - нашли вы новые улики?

Лекок в этот момент пристально вглядывался в большой портрет г -на графа де Тремореля, висевший напротив кровати.

Услышав вопрос папаши Планта, он оглянулся.

- .Никаких окончательных подтверждений я не нашел, - ответил он, - но и ничего, что опровергало бы мои догадки. Тем не менее…

И тут он замолчал, тоже, видимо, избегая брать на себя чрезмерную ответственность.

- Тем не менее что? - сухо переспросил г-н Доминн.

- Я хотел сказать, - отозвался Лекок, - что у меня в этом деле нет еще полной ясности. Фонарь есть, и свеча в фонаре имеется, не хватает только спички…

- Боюсь, что вы забываетесь, - строго перебил следователь.