Преступление в Орсивале

Давно известно: самые ловкие и опасные преступники - это те, кто получил кое-какое образование и обладал прежде определенным достатком. И если подойти с такой меркой, то Гепен был исключительно опасен. Так думали присутствующие, когда он, исчерпав этой речью весь запас сил, стирал со лба обильный нот.

Но г-н Домини не упускал из виду план атаки.

- Все это прекрасно, - молвил он, - и в свое время и в соответствующем месте мы вернемся к вашей исповеди. А пока не соблаговолите ли рассказать, где вы провели ночь, и объяснить происхождение обнаруженных при вас денег?

Упорство следователя, похоже, привело Гепена в отчаяние.

- Ну что вы хотите, чтобы я вам сказал? Правду? Вы ей не поверите. Так что мне лучше молчать. Это судьба.

- Предупреждаю, - заметил следователь, - что в ваших интересах не упорствовать в молчании. Против вас выдвинуты настолько тяжкие обвинения, что я буду вы нужден арестовать вас по подозрению в убийстве графа и графини де Треморель.

Эта угроза произвела на Гепена совершенно невероятное действие. Две большие слезы блеснули у него в глазах и медленно сползли по щекам. Силы покинули его, и он унал на колени, умоляя:

- Сжальтесь! Прошу вас, сударь, не арестовывайте меня! Клянусь, я невиновен!

- Тогда рассказывайте.

- Ну что ж, - произнес Гепен и встал. Но вдруг все в нем переменилось. Топнув в ярости ногой, он воскликнул: - Нет! Я не могу, не стану рассказывать! Граф - единственный, кто мог бы меня спасти, но он мертв. Я невиновен, и однако, если преступников не найдут, я погиб. Все против меня… Делайте со мной что хотите, я не скажу ни слова.

Решимость Гепена, подтверждаемая и непреклонным выражением глаз, ничуть не удивила судебного следователя.

- Вы одумаетесь, - предупредил он. - Но только когда вы решите говорить, я не дам вашим словам той веры, какую дал бы сейчас. И притом, возможно… - Тут следователь стал отчетливо выделять слова, как бы желая придать им особый вес и пробудить у обвиняемого надежду на прощение: - Возможно, что вы имели к преступлению только косвенное отношение, а в этом случае…

- Да не имел я никакого отношения! - прервал его Гепен. - Вот ужас! Быть невиновным и не иметь возможности оправдаться!

- В таком случае, - гнул свое г-н Домини, - вы, надеюсь, не будете против, если мы продолжим допрос возле трупа госпожи де Треморель?

Обвиняемый и глазом не моргнул при этой угрозе. Приведенный в залу, где лежало тело графини, Гепен спокойно и безучастно взглянул на нее и лишь произнес:

- Ей повезло больше, чем мне. Она мертва и уже отстрадала свое, а меня, невинного, обвиняют в ее убийстве.

Г-н Домини предпринял еще одну попытку:

- Гепен, я заклинаю вас, если вы хоть что-то слышали о предполагавшемся убийстве, признайтесь. И если вам известны убийцы, назовите их. Откровенностью и раскаянием вы облегчите свою участь.

Гепен, уже смирившийся с судьбою, лишь безнадежно махнул рукой.

- Клянусь вам всем самым святым, я невиновен. И тем не менее, если не найдут преступников, я погиб.

Г-н Домини все больше укреплялся в своих предположениях. В сущности, следствие не такая уж сложная штука, как может показаться. Самое трудное и самое главное - сразу же ухватиться за кончик зачастую весьма запутанной нити, которая через лабиринт уверток, умолчаний и лжи обвиняемого в конце концов приведет к истине. А г-н Домини был уверен, что держит эту драгоценную нить в руках. Ему было прекрасно известно, что уж коли он изловил одного из убийц, остальные тоже не уйдут от него. Наши тюрьмы, где кормят вполне съедобной похлебкой и где на койках мягкие тюфяки, развязывает язык не хуже, чем средневековая дыба или испанский сапог.

Следователь передал Гепена бригадиру и приказал не спускать с него глаз. А также велел привести Подшофе.

Этот-то не слишком огорчался. Он уже столько раз вступал в столкновение с законом, что еще один допрос погоды не делал. Папаша Планта отметил, что старый браконьер не столько встревожен, сколько раздосадован.

- Этот человек на скверном счету в моей коммуне, - шепнул мэр судебному следователю.

Подшофе расслышал этот отзыв и усмехнулся. На вопросы следователя он рассказал - честно, откровенно и очень подробно - об утренних событиях, о том, как он не хотел идти к мэру, но сын настоял. Объяснил, почему они сговорились солгать. И тут разговор, естественно, зашел о его прошлом.

- Уж поверьте, я стою большего, чем молва обо мне, - заявил Подшофе. - Есть немало людей, которые не могут о себе так сказать. Кое о ком… О некоторых, - поправился он, глянув на г-на Куртуа, - я знаю такое, что вздумай я дать волю языку… Шастая по ночам, всякого насмотришься. Но об этом молчок.

Его попытались заставить объяснить, что он имеет в виду, но тщетно. Тогда спросили, где и как он провел ночь. Подшофе ответил, что в десять он вышел из кабачка и пошел в лес Мопревуар поставить силки, вернулся около часу и лег спать.

- Можете проверить, - добавил он. - Силки до сих пор там, и может даже, какая-нибудь дичь в них попалась.