Преступление в Орсивале

Страсть, по крайней мере, движется к определенной цели, хотя сметает все на своем пути, подобно пушечному ядру. А слабость — свинцовая гиря, привязанная к веревке: она все крушит и всех калечит направо и налево, смотря по тому, куда махнет ею первый встречный.

Покуда в душе Берты клокотала ярость, Треморель начал приходить в себя. Подобно тростнику, который под порывами ветра клонится до земли и всякий раз выпрямляется, собирая все больше и больше грязи, граф очень скоро оправлялся после любой бури.

Однако теперь он начал понимать, что отныне Лоранс для него навсегда потеряна, и отчаяние его не знало границ.

Молчание длилось не меньше четверти часа.

Наконец Соврези справился с душившим его спазмом. Отдышавшись, он вновь заговорил:

— Я еще не все сказал…

Голос его упал до шепота, но в ушах отравителей он прогремел, как грозное рычание.

— Вы увидите, я все рассчитал, все предусмотрел. После моей смерти вам, возможно, придет в голову бежать, укрыться за границей. Этого я не допущу. Вы должны оставаться в Орсивале, в «Тенистом доле». Мой друг-не тот, которому поручен пакет, а другой — получил указание за вами наблюдать, хотя и не знает причин. Если кто-нибудь из вас — запомните хорошенько мои слова — исчезнет хотя бы на неделю, но истечении этой недели хранитель пакета получит письмо с указанием немедленно обратиться к императорскому прокурору.

Да, он все рассчитал, и Треморель, который уже подумывал о бегстве, почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.

— Впрочем, я позаботился, — продолжал Соврези, — и о том, чтобы мысль о бегстве не слишком вас прельщала. Я в самом деле оставляю все состояние Берте, но не в собственность, а только во временное пользование. Она вступит во владение лишь на другой день после вашей свадьбы.

Берта передернулась от отвращения, но муж истолковал это по-своему. Он подумал, что она уповала на копию завещания, к которой он добавил несколько строк.

— Ты вспомнила, что у тебя есть копия завещания, — сказал он, — но знай, никакой ценности она не имеет: я добавил к ней несколько ничего не значащих слов, лишь бы усыпить ваше недоверие и потешить вашу алчность. Подлинное завещание, — и он повторил с ударением — подлинное, — хранится у орсивальского нотариуса и датировано двумя днями позже; вас с ним познакомят. Я могу показать вам черновик.

Он достал из бумажника, который так же, как и пистолет, был спрятан в изголовье, листок бумаги и прочел:

— «Пораженный неумолимой болезнью и сознавая, что она неизлечима, излагаю ныне, добровольно и находясь в здравом уме и твердой памяти, свою последнюю волю.

Самое горячее мое желание заключается в том, чтобы моя нежно любимая вдова Берта сразу же после того, как истечет положенный по закону срок, вышла замуж за моего верного друга графа Эктора де Тремореля. Оценив в полной мере возвышенную душу и благородные чувства жены и друга, я знаю, что они достойны один другого и будут счастливы вместе. Я умру спокойно, зная, что поручаю свою Берту защитнику, доказавшему…»

Берта не в силах была слушать дальше.

— Пощадите! — вскричала она. — Довольно!

— Будь по-вашему, — согласился Соврези, — Я прочел вам черновик, чтобы вы знали, что я позаботился не только о том, чтобы воля моя была исполнена, но и о том. чтобы обеспечить вам всеобщее уважение. Да, я хочу, чтобы вы пользовались почтением и доброй славой; свою месть я возлагаю только на вас самих. Я сплел вокруг вас сеть, которую вы бессильны разорвать. Радуйтесь! Мой надгробный камень станет, как вам и хотелось, вашим брачным алтарем; иначе — каторга.

Под градом этих оскорблений, унизительных, как удары хлыста по лицу, гордость Тремореля наконец возмутилась.

— Об одном ты не подумал, мой друг Соврези! — воскликнул он. — Мы ведь можем умереть.

— Простите, — хладнокровно отвечал больной, — этот случай я предусмотрел и собирался вам сказать: если один из вас внезапно умрет до бракосочетания, пакет будет доставлен императорскому прокурору.

— Ты не так меня понял. Я имел в виду, что можно покончить с собой.

Соврези бросил на Эктора уничтожающий взгляд.

— Это ты-то покончишь с собой? — спросил он. — Полноте! Дженни Фэнси, которая презирает тебя почти так же, как я, объяснила мне, чего стоят твои угрозы самоубийства. Чтобы ты покончил с собой! Ну вот тебе мой револьвер. Пусти себе пулю в лоб, и я прощу Берту.

Эктор не в силах был скрыть своей ярости, но протянутого другом оружия все-таки не взял.

— Я и не сомневался, — заключил Соврези. — Сам видишь, что ты трус.

И, обратившись к Берте, добавил.

— Вот он, твой любовник!

Странное дело: в необычайных обстоятельствах все участники событий ведут себя самым естественным образом, как бы исключительны ни были эти события. Берта, Эктор и Соврези, сами того не замечая, приняли как должное немыслимое положение, в котором оказались, и разговаривали обычным тоном, словно речь шла о заурядных житейских делах, а не о чудовищных злодеяниях.

Но время летело, и Соврези чувствовал, как жизнь покидает его.