«Я знаю, что сделаю, — добавил он. — Не стану предупреждать его загодя, а вечером дам какое-нибудь поручение к тебе и намекну, что оно должно остаться тайной для моей жены. А ты переоденешься горничной, встретишься с ним в кафе на площади Шатле между половиной десятого и половиной одиннадцатого вечера. Чтобы он тебя узнал, сядь за первый столик направо от выхода и положи рядом с собой большой букет цветов. Он отдаст тебе пакет, а ты предложи ему выпить рюмочку, постарайся, по возможности, его напоить и потаскай до утра по городу».
Мисс Фэнси говорила с трудом, запинаясь, подбирая слова; чувствовалось, что она старается припомнить подлинные выражения Тремореля.
— Неужели вы, — перебил Лекок, — поверили в эту басню о ревнивом слуге? Вы же умная женщина!
— Да не то чтобы поверила, а решила, что граф затеял какую-то любовную интрижку и не прочь была ему в этом пособить: я ненавижу его жену, она принесла мне столько горя.
— И вы согласились.
— Да. Все было, как предвидел Эктор. Ровнехонько в десять вечера является этот самый слуга, принимает меня за горняшку, отдает пакет. Я, естественно, угощаю его кружкой пива, он выпивает и предлагает угостить меня; я тоже не отказываюсь. Он славный парень, этот садовник, любезный, вежливый; ей-богу, я провела с ним превосходный вечерок. Он знает кучу историй, одна забавнее другой…
— Понятно, понятно. И что вы делали дальше?
— После пива мы пили вино: у этого садовника карманы были набиты деньгами. Потом снова пиво, потом пунш, потом глинтвейн. В одиннадцать он уже изрядно нагрузился и пригласил меня в Батиньоль танцевать кадриль. Я отказалась и говорю ему, что, раз уж он такой галантный кавалер, пускай потрудится проводить меня к хозяйке, которая живет в начале Елисейских полей. И вот мы выходим из кафе и идем по улице Риволи, заходя в каждый кабачок. Короче, к двум часам ночи бедняга был до того пьян, что свалился на скамейку неподалеку от Триумфальной арки и заснул как убитый; там я его и оставила.
— Что вы делали потом?
— Вернулась домой.
— А что сталось с пакетом?
— То-то и оно! Я должна была выбросить его в Сену, но забыла: понимаете, я пила почти вровень с садовником, особенно вначале… Словом, я унесла пакет домой, там он и лежит.
— Но вы его открывали?
— Само собой.
— Что в нем было?
— Молоток, два других инструмента и большой нож.
Теперь невиновность Гепена была очевидна: предвидение сыщика подтвердилось.
— Ну что ж, — проговорил папаша Планта, — наш подопечный спасен, и теперь остается узнать…
Но Лекок перебил его. Теперь он знал все, что хотел, Дженни больше его не интересовала, и он резко изменил тон: вместо медового голоса старого волокиты раздался суровый голос полицейского.
— Ну, вот что, красавица моя, — обратился он к мисс Фэнси, — вы в самом деле спасли сейчас невинного человека: но вам придется повторить все, что вы рассказали мне, следователю в Корбейле. А чтобы вы не заблудились в дороге, я дам вам провожатого.
Лекок подошел к окну, распахнул его и, увидев на противоположной улице корбейльского полицейского, крикнул, явно не беспокоясь о том, что может скомпрометировать мадам Шарман:
— Эй, Гулар! Гулар! Поднимись-ка сюда.
Потом он обернулся к мисс Фэнси, которая была в таком ужасе и смятении, что не смела ни задавать вопросы; ни возмущаться.
— Скажите, — спросил он, — сколько Треморель заплатил вам за эту услугу?
— Десять тысяч франков, сударь, но это мои деньги, клянусь вам, он давно уже обещал мне их, чтобы я могла встать на ноги. Он обязался…
— Хорошо, хорошо, никто их у вас не отнимет.
Он указал ей на вошедшего Гулара.
— Отведите этого господина к себе домой. Возьмите пакет, который передал вам Гепен, и сейчас же отправляйтесь в Корбейль. Только без глупостей, — грозно прибавил он, — не то берегитесь.
Привлеченная шумом голосов, в гостиную вошла мадам Шарман — как раз вовремя, чтобы увидеть, как уходит Фэнси, эскортируемая Гуларом.
— Боже мой, что случилось? — испуганно спросила она у Лекока.
— Ничего, сударыня, во всяком случае, ничего такого, что бы касалось вас. Засим до свидания и примите мою признательность, а теперь нам пора.
XXVI
Когда Лекок спешит, он ходит быстро. Вот и сейчас он почти летел по улице Лоретской Богоматери, улице, которую приходится мостить чаще всех улиц в Париже, так что папаша Планта едва поспевал за ним.
Все убыстряя шаг, с головой уйдя в раздумья о том. какие меры принять, чтобы обеспечить наибольший успех своим планам, сыщик продолжал свой монолог, обрывки которого время от времени удавалось уловить старому судье.
— Все идет прекрасно, — бормотал он, — все будет в порядке. Слыханное ли дело, чтобы кампания, начавшаяся столь удачно, не увенчалась успехом! Если Акаб уже в кабачке, если кто-нибудь из моих посланцев принес нужные сведения, нынче же вечером с преступлением в «Тенистом доле» все станет ясно, все определится, а через неделю никто уже не вспомнит об этой истории.
В конце улицы, напротив церкви, сыщик внезапно остановился.