Преступление победителя (ЛП)

Она представляла себе, что обнаружит там. Возможно, пол коридора, ведущего из сада в комнаты Арина, был выложен плиткой, которая блестела в темноте, будто чешуя волшебного существа. В воображении Кестрел стояла глубокая ночь. Тьма казалась физически осязаемой.

В отличие от Кестрел, Арин не стал бы зажигать лампы во всех комнатах, особенно в тех, которые не использовал в данный момент. Нет, он бы зажег всего одну, и то неярко, как человек, привыкший беречь то немногое, что у него есть. Поэтому Кестрел пошла бы на свет. Там, где она нашла бы его источник, она нашла бы и Арина.

Иногда она находила его в спальне.

Иногда ей не хватало сил, чтобы думать об этом. Ее сердце вздрагивало. Мужество покидало ее. Поэтому она предпочитала находить его в других местах: в гостиной, где он сидел в кресле или на корточках у камина, подкладывающим в пламя дрова.

После того как она находила его, всегда происходило одно и то же. В ее мыслях у него в руках всегда было что-то, что он откладывал, когда видел ее: полено, книга.

Он был удивлен: не думал, что она придет.

Выпрямлялся. Вставал. Подходил ближе.

Той ночью в городе Арин выиграл правду. Выиграл честно. Сейчас он получит то, что Кестрел ему задолжала. Он потребует, чтобы она объяснила ему причину. И она все расскажет. Правда лежала на кончике ее языка, и не только там. Кестрел чувствовала правду в горле, корень правды держался глубоко внутри девушки. Наверное, так чувствовали себя певцы перед тем, как запеть, когда тело готовилось и настраивалось на мелодию.

Она могла спросить Арина. Уж ему-то наверняка это чувство знакомо. Но она боялась заговорить.

А Арин слушал. Он ждал ответов.

Момент настал. Это всегда происходило в один и тот же момент. Кестрел поднимала голову, и правда лилась из нее песней.

* * *

Она больше не могла выносить молчание Джесс. Слишком много писем осталось без ответа. Слишком много раз Кестрел уходила, наткнувшись на закрытую дверь Джесс. Ей не хотелось вынуждать подругу к встрече... но, в конце концов, больше ничего ей не оставалось. Он отправила свою карточку с императорской печатью. На плотной бумаге были обозначены день и час визита Кестрел в дом Джесс.

И Джесс ждала ее.

Кестрел провели в салон. Джесс сидела на вышитом диване у камина. Пламя горело ярко, несмотря на то, что день был теплым. Кестрел неловко замерла, теребя ленту своего кошелька. Джесс, казалось, еще больше исхудала, ее волосы утратили свой блеск. Она не встречалась взглядом с Кестрел: ее глаза смотрели выше, на метку помолвки на лбу у гостьи.

Джесс отвела взгляд.

— Что тебе нужно?

Всю дорогу сюда в карете Кестрел испытывала тошноту. Теперь ей стало еще хуже: ее внутренности будто превратились в клубок червей.

— Увидеть тебя.

— Что ж, я здесь, как ты и приказала. Ты меня увидела. Теперь можешь уходить.

— Джесс. — В горле Кестрел встал комок. — Я скучаю по тебе.

Джесс теребила пальцем вышитое изображение на подушке дивана. На нем была девушка-воительница, которая охотилась на лису. Джесс подцепила ногтем нить.

— Дело в ожерелье? — спросила Кестрел. Она слишком скоро — бесчувственно и беспощадно скоро — раздавила стеклянные лепестки подарка Джесс в порошок. Кестрел осознала: в ней жила надежда, что именно испорченный подарок погубил их дружбу.

— Ожерелье, — ровным тоном повторила Джесс.

— Я не понимала, как много оно для тебя значило. Я...

— Я рада, что оно разбилось.

Джесс подскочила на ноги и подошла к хрустальному подносу, который стоял на боковом столике. На подносе был стеклянный кувшин с водой и небольшой пузырек с мутной жидкостью. Джесс налила воды в стакан, немного расплескав, и наклонила над ним пузырек. В воду упали несколько капель и затуманили ее. Джесс начала пить большими глотками. Ее суровые карие глаза блеснули.

Отец Кестрел узнал бы этот взгляд, потому что в нем стояла война.

Но он бы не увидел непролитых слез Джесс. А если бы и увидел, то притворился бы, что их не было.

У Кестрел в глазах тоже защипало.

— Скажи мне, в чем я виновата.

— Ты знаешь. Ты та, кто всегда все знает. Это я глупая. Наивная, и едва за тобой поспеваю. Почему бы тебе самой мне не сказать? Скажи мне, какая я медлительная. Посмейся над тем, как я заснула в твоей постели, как я устала, как искала тебя на твоем проклятом балу, а ты ни разу там со мной не заговорила. Ни разу. Посмейся над тем, как я пряталась в толпе и стаканами пила лимонную воду просто затем, чтобы делать хоть что-то. Расскажи мне, как я увидела этого твоего раба, когда он пробирался через толпу. Он был грязный. В лохмотьях. Черный и отвратительный.

Но он блестел. — Джесс заговорила тихо и яростно. — Его губы блестели. И куртка тоже. Почему бы тебе не объяснить это, Кестрел? Я слишком глупая, чтобы самой в этом разобраться.

Кестрел почувствовала, как от ее лица медленно отлила кровь.

— Я ничего не заподозрила, когда увидела, как его куртка засверкала на свету, — продолжала Джесс. — Как кристаллы, подумала я. Или осколки стекла. Как странно. Но я не хотела на него смотреть. И я отвернулась.