Преступление победителя (ЛП)

— Вы должны успокоиться.

Кестрел отстранилась.

— Вода в городе отравлена. Я должна сказать ему.

— Вам нельзя с ним разговаривать. — В маленьких зеленых глазах Тенсена стояла тревога. — В некоторых частях дворца вам нельзя появляться без того, чтобы не вызвать подозрений. Возможно, Арин уже уехал. Наказание, которое в вашей империи грозит за предательство, — смерть. Вы хотите, чтобы вас поймали?

— Именно я должна сказать ему об этом, — настаивала Кестрел. — Мне нужно... объяснить ему еще кое-что.

— Вот как. — Тенсен прикрыл рот ладонью, а затем потер щеку. — Он многим рисковал, встретившись с вами наедине. Вы хотите снова подвергнуть его опасности?

— Нет, но... — Кестрел была в отчаянии. Она разваливалась, и обломки той девушки, которой она была, падали беспорядочной грудой. Девушка достала из кармана письмо. Она больше не верила, что Арин возьмет его. Не из ее рук. Не после всего, что она ему наговорила. — Найдите его. Передайте ему это. Здесь я все объяснила.

Тенсен осторожно взял сложенную страницу. На него уставились черно-белые строчки нот сонаты.

— Что вы объяснили?

— Все.

— Кестрел, на что вы надеетесь, передавая ему это послание?

— Ни на то. Я не знаю. Я...

— Вы не в себе. Вы не можете мыслить здраво.

— Я не хочу мыслить здраво! Я устала мыслить здраво. Арин должен узнать обо мне. Мне стоило рассказать ему все с самого начала.

— Ему было лучше не знать. Вы сами так считали. Как и я.

— Мы ошибались.

— Значит, после того как он узнает правду, вы отмените свою свадьбу.

— Нет.

— Вы бежите вместе с Арином, чтобы прожить несколько коротких дней в умирающей стране, пока не падет молот нового вторжения.

— Нет.

— Почему? — спросил Тенсен. — Вы любите его.

Кестрел беспомощно проговорила:

— Но я люблю и отца.

Тенсен опустил взгляд на письмо, ворочая его в руках.

— Если вы не передадите его Арину, — сказала Кестрел, — то это сделаю я.

Тенсен поморщился. Затем он расстегнул камзол и убрал письмо во внутренний карман на груди. Снова застегнув пуговицы, он похлопал по груди, прямо над сердцем. Кестрел услышала тихий хруст бумаги.

— Вы сделаете это? — спросила она.

— Обещаю.

* * *

Отец ждал Кестрел в ее покоях. Должно быть, он отослал служанок: он сидел в одиночестве во внешней приемной. Днем с этого кресла был виден барбакан, через который генерал несколько месяцев назад въехал на территорию дворца на своей окровавленной лошади. Еще долгое время после того, как Кестрел вошла, он не отрывал взгляда от окна. Наступила ночь, и за окном было темно. Генерал ничего не мог там увидеть.

Кестрел перестала гадать, слышал ли он часть ее разговора с Арином, или, возможно, даже весь разговор. Она знала. Прочитала по его лицу. Ее отец услышал более чем достаточно.

Девушка не могла найти слов. Она хотела так много сказать: спросить, чему он верит, попытаться убедить в своей невиновности, признать вину. Выведать, доложил ли он о присутствии Арина имперской страже, и если да, то что теперь будет, а если нет: «Пожалуйста, отец, не делай этого». Она хотела просить его: «Пожалуйста, люби меня все равно, несмотря на то, что я совершила, несмотря даже на мои ошибки, пожалуйста, люби меня!»

А больше всего на свете она хотела снова стать ребенком, называть его папой и быть ему всего лишь по колено. Потому что вспышкой света, как будто кто-то резко раскрыл шторы, она вспомнила, как, когда была такой маленькой, носилась вокруг, и врезалась в его ноги, и обнимала его. И она могла бы поклясться, что это заставляло его смеяться.

Кестрел медленно подошла к нему и опустилась на колени возле кресла. Она прислонилась лбом к его колену и закрыла глаза. Сердце стояло у нее в горле. Девушка прошептала:

— Ты веришь мне?

Ответа не последовало. Затем Кестрел почувствовала, как он положил ей на голову тяжелую ладонь.

— Да, — сказал генерал.

Глава 46

Арин прятался в кладовке с углем, расположенной возле печей, которые грели воду для дворцовых труб. Он попросил слугу-геранца найти Тенсена и привести сюда, а пока решил измазаться так, чтобы его нельзя было узнать. Однако, проведя в кладовке всего несколько минут при свете лампы, которую он аккуратно повесил на стену в стороне от кучи угля, он понял, что на него и так оседает достаточно угольной пыли. Арин потер свой шрам. Пальцы стали грязными. В горле пересохло от пыли со вкусом гари. Арин подавился ею и закашлялся, и каким-то образом его кашель перешел в черный смех.

Дверь отворилась, и в помещение вошел Тенсен. На его лице была написана ярость.

— На тебя уже положил глаз бог глупцов, Арин. О чем ты думал, когда решил вернуться в столицу?

Арину казалось, что все вокруг происходит не по-настоящему, будто он странным образом отделился от действительности. Он чувствовал легкость, как лошадь, которую освободили от поклажи и пустили свободно пастись. Он набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить.

— Можешь не объяснять, — проговорил Тенсен. — Я знаю, что было у тебя на уме.

Арин нахмурился.

— Откуда?

— Слуги донесли мне. Арин, ты идиот.

— Да. — Арин снова пыльно рассмеялся. — Я действительно идиот.