Она и забыла, что он стоит рядом, что вокруг толпа гостей и что она не собиралась говорить с министром дольше необходимого. Кестрель планировала провернуть все так, чтобы не заметил император. Который сейчас в ярости смотрел прямо на нее. Окружавшие его придворные почувствовали это и отступили в сторону.
— Постойте, — прошептала Кестрель Тенсену, хотя император уже шел через толпу прямо к ним.
— Я бы предпочел уйти.
— Стойте! Почему мой отец отравил лошадей?
— Почему валорианцы вообще делают то, что делают? Ради победы, судя по всему. Но я вынужден откланяться…
— Это была его идея? Или императора? Или… что говорят при дворе? — Многим ли известно о совете, который она дала императору?
— При дворе всем плевать, как и почему генерал Траян это сделал. Главное — результат.
— Спасибо, — выдохнула Кестрель, но Тенсен уже ушел.
Император приближался. Кестрель с трудом удержалась от того, чтобы не схватиться за кинжал. Она вспомнила свой старый клинок, который подарил отец и забрал император. Толпа расступилась.
— Я же просил тебя держаться подальше от гэррани, — прошипел император.
— Нет. — Голос Кестрель звучал на удивление спокойно и ровно, будто чужой. — Не припоминаю, чтобы вы такое говорили.
— Ты прекрасно меня поняла! — Император схватил ее за руку. Со стороны это вполне сошло бы за отеческий жест: придворные не видели, как больно он впился ногтями в нежную кожу на внутреннем сгибе локтя.
Сначала боль показалась незначительной, словно ее слегка ущипнул вредный, злой ребенок. Это придало Кестрель храбрости.
— Поэтому я и подошла к министру Тенсену. Сообщила, что оставила должность посланника империи в Гэрране. Разве вы не этого хотели? Я подумала, невежливо будет не сказать ему об этом лично.
— Странно, что ты не поговорила с губернатором.
— Я не хочу ничего с ним обсуждать.
— Неужели? Ты ни разу не виделась с Арином? — Император еще сильнее сжал ее руку.
Кестрель почти успела заметить свой промах, но какой-то внутренний голос настаивал, что обратного пути нет. «Нужно все отрицать», — подсказывала интуиция. И хотя в голове Кестрель уже вспыхнуло осознание ошибки, страх исказил все, убедив, что нужно продолжать врать, и ложь станет правдой.
— Нет, — ответила Кестрель. — Конечно, нет.
— А мои библиотекари, — прошептал император, — утверждают, что говорила.
Он ущипнул ее посильнее. К боли примешался страх. Кестрель стояла как вкопанная.
— Ты меня ослушалась. Дважды.
— Простите. Мне жаль.
Император отпустил ее. Под ногтем у него осталась кровь.
— Ничего тебе не жаль, — сказал он. — Но ты еще пожалеешь.
13
Однако император так ничего и не сделал.
Кестрель ждала его мести с нарастающим ужасом. На внутреннем сгибе локтя осталась глубокая царапина в форме полумесяца и фиолетовый синяк. Но Кестрель не верила, что на этом все закончится.
Она писала Джесс полные притворной веселости письма. Ответа не последовало. Кестрель начала подозревать, что император перехватывает все ее послания. Но это, хотя и обидно, было бы слишком мелочно. Император наверняка приготовил ей что-то похуже.
Кестрель видела, как правитель Валории обходился с другими подданными. Недавно поймали одного дезертира. Его знатные родители умоляли о помиловании, ведь дезертирство считалось предательством и каралось смертью. При дворе уже шептались, что на этот раз преступника могут пощадить и отправить на север, в тундру, в трудовые лагеря. Родители дезертира и вовсе надеялись на более благоприятный исход. Они набивали золотом карманы нужных людей и писали императору прошения об освобождении их сына. Тот улыбался и отвечал, что подумает. Ему нравилось тянуть время и смотреть, как люди ходят по острию ножа.
Кестрель было стыдно за свою ошибку, за то, что поддалась невольному чувству вины. Но хуже всего оказалось скользкое, мерзкое чувство неуверенности в себе. Зачем она задумала все это? Эти мотыльки, обещания Тенсену…
Кестрель представила, что сказал бы отец, если бы узнал. Вспомнила тюрьму и пальцы Тринна. Но, может, император выбрал для нее какое-нибудь «детское» наказание, вроде запрета играть на фортепиано. Или он просто прилюдно унизит будущую невестку. Или ограничится перехваченными письмами.
Синяк постепенно сошел. Царапина зажила. В конце концов Кестрель решила, что император просто не посмеет всерьез навредить дочери генерала Траяна. Они обедали вместе каждый день. Император рассыпался в любезностях и даже проявлял заботу, словом, вел себя так, будто никакой ссоры не было. И Кестрель перестала каждую секунду ждать удара. Наверное, опасность миновала.
Императорский дворец казался Арину огромной замысловатой, богато украшенной шкатулкой. Но губернатора Гэррана не интересовали архитектурные излишества и подробный план. Он не обращал внимания на бесконечные ряды комнат и винтовые лестницы, от которых лучами расходились коридоры. В конечном итоге, дворец мало чем отличался от других, а слугам в любом доме отводились самые худшие комнаты.