Преступление капитана Артура

Прошло две недели со времени смерти капитана Вальдзингама, когда мистер Слогуд произнес в одно жаркое знойное воскресенье длинное поучение. Отличаясь привычной резкой нетерпимостью, он сыпал обвинения на головы торговцев и на кокетливые праздничные наряды присутствующих женщин. Он громил своих слушателей, противоречил часто самому себе, но говорил с энергией. Он был высокого роста, широкоплечий, немного сутулый, с бледным, смуглым лицом, черными бровями, очень светлыми волосами и зеленовато-желтыми глазами, которые менялись на солнце, как у кошки. Читатель, вероятно, узнает его тотчас по кошачьим глазам. Он, впрочем, изменился: он одет поприличнее, в опрятное белье; но руки его грязны, как в то былое время, когда он курил трубку у лисльвудской сторожки. Манеры его тоже стали менее грубы, но все же сохранили свою прежнюю резкость. Это было заметно, когда он в конце проповеди услышал шум открывшейся неожиданно двери и увидел вошедшую новую личность. Собрание повернулось, взглянув на смельчака, дерзнувшего войти в подобную минуту; прибывший оставался возле самого входа, как будто ожидая окончания поучения мистера Слогуда. Свет падал на него и позволял увидеть совершенно отчетливо его светло-русые волосы, блеск золотой цепочки со множеством брелоков, костюм светлого цвета и лаковые сапоги. Он стал старше и полнее, но не потерял ни былой изысканности, ни своей привлекательности, симпатичной наружности.

Мистер Слогуд оборвал поучение, разъяснив его последние шестнадцать пунктов менее чем в шестнадцати фразах, – и удалился с кафедры. Он подошел к владельцу светло-русых усов, стоявшему в дверях, и с почтительным видом последовал за ним к выходу из часовни.

– Вот вы как развлекаетесь, мистер…  – обратился к нему изящный господин.

– Слогуд, милостивый государь! – договорил оратор.

– Слогуд – хорошо. Новое имя и новое занятие. Вы, очевидно, недаром всё читали в Лисльвуде книги духовно-нравственного содержания. Ваше поучение было донельзя интересно… Дорого ли вам платят?

– Довольно мало, милостивый государь, но в соединении с тем небольшим вспомоществованием, которое…

– Вы получаете от вашего брата, не так ли, мистер Слогуд? Будьте же так добры, припомните, что я не знаю относительно ваших расходов и доходов: получаете ли вы тридцать тысяч фунтов стерлингов или тридцать шиллингов – все это меня буквально не касается.

– Вы довольно суровы ко всем людям вообще, господин майор,  – проворчал Слогуд, смотря в проницательные голубые глаза, устремленные на него во время беседы.

– Я суров к людям, мой добрый Слогуд,  – повторил майор.  – Да ведь мне нет до вас ни малейшего дела!.. Я отрицаю явно даже знакомство с вами. Если вы завтра сядете на скамью для свидетелей, что вы, например, можете рассказать обо мне? Ничего, мистер Джозеф… то есть, мистер Слогуд… Я еще никогда не изменял принципам. Все мои связи с прошлым ограничиваются следующим вопросом, который я, заметьте, задаю себе мысленно: «Что может показать этот человек относительно меня, если он попадет на свидетельскую скамью? Ничего! Ну, так мне и нечего бояться!» Теперь, достойный друг, мне бы очень хотелось видеть вашего сына. Мой камердинер Соломон уверяет меня, что он прелестный мальчик. Идемте же к нему!

– Вы хотите…  – произнес нерешительно мистер Слогуд и взглянул с очевидной тревогой на майора.

– Да, хочу его видеть… Не придавайте же великого значения самым простым словам!.. Повторяю вам только: покажите мне сына!

Мистер Слогуд поклонился и, войдя в маленький домик, стоявший в переулке, в конце которого находилась часовня, ввел майора в гостиную. Белокурая женщина с истомленным лицом готовила чай на столе у окна.

– Он наверху, майор,  – сказал мистер Слогуд.  – Я держу его в совершенном удалении от света, согласно приказаниям, полученным от вас.

– Не моим приказаниям. Прошу вас помнить это, я ни при чем в секвестре вашего сына.

Мистер Слогуд смолчал, но кошачьи глаза его сверкнули на майора ненавистью.

У окна перед столиком сидел молодой человек. Он держал в руках какую-то газету, но смотрел машинально через нее на двор, где веселились дети. На столе валялись окурки папирос и груда объявлений, порванных и засаленных. На камине лежала колода карт, коробка с домино, несколько поизмятых театральных афиш и пара лайковых перчаток, бывшая прежде белой. Молодой человек даже не шевельнулся при входе мистера Слогуда и только произнес с заметной досадой:

– Это вы? Так как вы пришли сюда, то, конечно, позволите мне выйти из этой клетки, где просто задыхаешься от пыли и жары!

Мистер Слогуд хотел сказать что-то в ответ, но майор предупредил его.

– Милый молодой друг мой,  – сказал он торопливо,  – с вами здесь обращаются чрезвычайно дурно.

«Милый молодой друг» вскочил проворно с места. Его бледное, болезненное лицо немного оживилось.

– Наконец-то вы явились! – воскликнул с явной радостью молодой человек.  – Мне уже опротивело сидеть в этой тюрьме!.. Мне страшно опостылели и все эти уловки, и вся эта таинственность… Кто я или что я? Что за разница между мной и другими людьми?