Преступление и наказание

Evening was coming on when he reached home, so that he must have been walking about six hours.	Он пришел к себе уже к вечеру, стало быть, проходил всего часов шесть.
How and where he came back he did not remember.	Где и как шел обратно, ничего он этого не помнил.
Undressing, and quivering like an overdriven horse, he lay down on the sofa, drew his greatcoat over him, and at once sank into oblivion....	Раздевшись и весь дрожа, как загнанная лошадь, он лег на диван, натянул на себя шинель и тотчас же забылся...
It was dusk when he was waked up by a fearful scream.	Он очнулся в полные сумерки от ужасного крику.
Good God, what a scream!	Боже, что это за крик!
Such unnatural sounds, such howling, wailing, grinding, tears, blows and curses he had never heard.	Таких неестественных звуков, такого воя, вопля, скрежета, слез, побой и ругательств он никогда еще не слыхивал и не видывал.
He could never have imagined such brutality, such frenzy.	Он и вообразить не мог себе такого зверства, такого исступления.
In terror he sat up in bed, almost swooning with agony.	В ужасе приподнялся он и сел на своей постели, каждое мгновение замирая и мучаясь.
But the fighting, wailing and cursing grew louder and louder.	Но драки, вопли и ругательства становились все сильнее и сильнее.
And then to his intense amazement he caught the voice of his landlady.	И вот, к величайшему изумлению, он вдруг расслышал голос своей хозяйки.
She was howling, shrieking and wailing, rapidly, hurriedly, incoherently, so that he could not make out what she was talking about; she was beseeching, no doubt, not to be beaten, for she was being mercilessly beaten on the stairs.	Она выла, визжала и причитала, спеша, торопясь, выпуская слова так, что и разобрать нельзя было, о чем-то умоляя, - конечно, о том, чтоб ее перестали бить, потому что ее беспощадно били на лестнице.
The voice of her assailant was so horrible from spite and rage that it was almost a croak; but he, too, was saying something, and just as quickly and indistinctly, hurrying and spluttering.	Голос бившего стал до того ужасен от злобы и бешенства, что уже только хрипел, но все-таки и бивший тоже что-то такое говорил, и тоже скоро, неразборчиво, торопясь и захлебываясь.
All at once Raskolnikov trembled; he recognised the voice--it was the voice of Ilya Petrovitch.	Вдруг Раскольников затрепетал как лист: он узнал этот голос; это был голос Ильи Петровича.
Ilya Petrovitch here and beating the landlady!	Илья Петрович здесь и бьет хозяйку!
He is kicking her, banging her head against the steps--that's clear, that can be told from the sounds, from the cries and the thuds.	Он бьет ее ногами, колотит ее головою о ступени, - это ясно, это слышно по звукам, по воплям, по ударам!
How is it, is the world topsy-turvy?	Что это, свет перевернулся, что ли?
He could hear people running in crowds from all the storeys and all the staircases; he heard voices, exclamations, knocking, doors banging.	Слышно было, как во всех этажах, по всей лестнице собиралась толпа, слышались голоса, восклицания, всходили, стучали, хлопали дверями, сбегались.
"But why, why, and how could it be?" he repeated, thinking seriously that he had gone mad.	"Но за что же, за что же, и как это можно!" -повторял он, серьезно думая, что он совсем помешался.