Преступление

Бармен — длинноволосый татуированный здоровяк при усах и бороде. Не иначе, бывший байкер, давным-давно взявшийся за ум, прикидывает Леннокс. Улыбка у бармена широкая, хотя и несколько застенчивая.

— Что будем пить? — Бармен изгибает бровь.

— Водку. «Столичную». С содовой. — Леннокс потирает верхнюю безусую губу. Он всегда носил усы, и теперь чувствует, как они колются — говорят, инвалиды тоже чувствуют боль в ампутированных конечностях.

Разливая, бармен одобрительно смотрит на Ленноксову футболку.

— Ты англичанин?

— Шотландец.

— Знаю: Роберт Берне. Правильно?

— И он тоже. — Леннокс смотрит на красное пятно на барменовом запястье, выхваченное неоновой вспышкой, и залпом выпивает водку.

Бармен изучает Леннокса, мысленно формулирует объяснение, передумывает объяснять.

Водки налили сколько надо; что в Штатах хорошо, так это обычаи в барах. Тут не крохоборничают, фигней не страдают, пипетками да мензурками алкоголь не меряют. Уже ради одного этого стоило революцию затевать. Леннокс подкрепляет свои мысли бутылкой вполне сносного пива, импортированного из Европы.

Он обмякает на барном табурете, смотрит в телевизор. Показывают американский футбол: «Чикаго Беарз» против «Грин Бэй Пэкерс». Леннокс не понимает, прямая это трансляция или запись. Хочет спросить, потом прикидывает: если это ключевые моменты, он скоро и сам разберется. «Идеальную невесту» он кладет на барную стойку, записную книжку и ручку запихивает в задний карман. Водка с пивом не уняли ни дрожи в теле, ни пульсации в мозгу: от них злокачественное предчувствие под ложечкой только сгустилось, сползло по нематериальному тракту, что идет параллельно тракту пищеварительному, прилипло к свинцовому комку, оттянувшему толстый кишечник.

В баре почти пусто. В уголке играют в бильярд двое тощих белых юнцов — явно, чтобы выпить, предъявили поддельные удостоверения личности, иначе откуда беспокойные взгляды, которыми они реагируют на каждый хлопок двери? За барной стойкой сидят две женщины: вряд ли старше тридцати, но заметно потрепанные жизнью. Бомжиха наметанным взглядом то и дело проверяет сохранность своих пожитков. Поодаль от Леннокса пристроился толстяк, писклявым голосом, несообразным наружности, обсуждает с барменом неконституционность системы налогообложения.

Леннокс заказывает еще водки. Потом еще. Достойные чаевые гарантированно исключают недолив. Бармен явно в курсе, что не каждый, кто приходит в бар в одиночку и с намерением набраться, хочет общения. Такие граждане хотят выяснить, не предстанет ли дерьмо, заполнившее их мысли, в ином качестве под воздействием алкоголя.

Пожалуй, зря Леннокс ушел с сеанса психотерапии. Он просто замкнулся. Он этим назойливым подлецам ничего о себе не рассказал, ничего, что можно было бы занести в личное дело: они бы занесли, даром что клялись в конфиденциальности. С тех пор как его подняли с пола в пабе «Джини Дине», Леннокс был на сеансах дважды. Психиаторша, Мелисса Коллингвуд, всего лишь старалась помочь, понять, откуда ноги растут, но Леннокса она раздражала. Особенно когда они заговорили о смерти. О смерти маленькой Бритни.

— Не могу смириться с тем, что девочка умерла в одиночестве и страхе, — сказал Леннокс. — Эта мысль меня с ума сводит.

— Но разве не так — в одиночестве и страхе — умирают все люди? — Потуги Коллингвуд на искренность выражались в округлении глаз.

Леннокс отреагировал немедленно:

— Ей же было всего семь лет, понимаешь ты это, чертова кукла? — рявкнул Леннокс и выскочил из кабинета, и побежал, и перевел дух только в Стокбридже, в баре «У Берта». Туда он ходил с самого начала расследования, игнорируя автоответчик, переполненный сообщениями от своего поручителя по «Анонимным наркоманам», жизнерадостного пожарного Кита Гудвина; под саундтрек его множащихся просьб искать — и находить — забвение было легче.

Теперь антидепрессанты кончились, а Леннокс хочет кокаина.

Из музыкального автомата доносится кантри, поют в основном про выпивку. Незаметно народу в баре прибавилось. Теперь уже человек пятнадцать. Бомжиха ушла. Леннокс делает глоток пива. Поначалу голоса громче музыки, вскоре музы-ка их заглушает, потом голоса опять берут верх. И так всю дорогу. Люди заглядывают, выпивают и уходят, но большинство засели прочно, локти на барной стойке расположили, не сдвинешь.

Боковым зрением Леннокс замечает, что одна из женщин, подстрекаемая другой, строит ему глазки. В первый момент он не принимает взгляды на свой счет, не в том он состоянии, чтобы полагаться на свои догадки. Однако женщина соскальзывает с табурета и приближается к Ленноксу. Она хрупкого телосложения, одета в короткую джинсовую юбку и ярко-зеленую блузку, откровенно завязанную узлом под грудью. Кожа на обнаженном животе белая, мягкая складка выпирает из-под ремня, в пупке броский пирсинг.

— Закурить не найдется? — Она растягивает слова, так говорят на Юге; здесь, в Майами, чаще услышишь речь уроженцев северных штатов.

— Пожалуйста. — Леннокс достает зажигалку, которую прихватил в отеле. На ней надпись «ФЛОРИДА» и пальмы. Женщина реагирует на пламя, как мотылек.