Прерванный полет «Боинга-737»

— Если бы я сейчас находился в Москве, то, безусловно, срочно созвал Совет безопасности, и мы все вместе приняли бы выверенное, тщательно обдуманное решение. Но, к сожалению, я не могу отменить визит в Китай, куда вылетаю через… — Президент сверился с наручными часами на запястье. — Через два часа с небольшим. Поэтому придется решать проблему в узком кругу. И решать ее вам, Сергей Дмитриевич.

— Я готов принять на себя любую ответственность.

— Немедленно поднимайте генерал-майора Комаровского, — распорядился президент, — самое время подключить его управление. Вместе вы придумаете что-нибудь. Обо всех действиях докладывать мне лично. В любое время дня и ночи. Вы меня поняли? В любое! Все, приступайте.

Отдав распоряжения, президент Российской Федерации откинулся на кожаную спинку лимузина и сомкнул веки. Лицо его было непроницаемо. Никто не должен был знать, каких сил и нервов стоит ему управление великой державой.

Начальник Управления Антитеррористического центра, генерал-майор Комаровский, которому было приказано немедленно прибыть в Администрацию президента для предотвращения возможного теракта, являл собой пример выдержки и мужества в этот нелегкий час испытаний. Его маленькие серые глаза оставались непроницаемыми, словно были отлиты из олова или свинца. Линия плотно сжатого рта оставалась прямой, лишь кустистые брови изредка непроизвольно подергивались и хмурились, выдавая истинные чувства этого человека.

Молодой водитель, мчавший его по пустынным улицам ночной столицы, помалкивал, не задавая лишних вопросов. Как и все сотрудники управления, он больше всего на свете боялся прогневать своего начальника, скорого и крутого на расправу. В каждом его движении сквозила привычка властвовать, обуздывать которую Комаровский умел, но, по правде говоря, не очень-то любил, а потому не особенно стремился.

Этой ночью он проснулся оттого, что ему привиделось, будто его хоронят заживо, читая какие-то бессмысленные речи, и некоторое время лежал неподвижно, соображая, так ли это на самом деле. Какое же это облегчение — осознать, что лежишь не на дне узкой сырой могилы, а на своей собственной кровати, целый и невредимый, рядом со сладко посапывающей женой, от которой пахнет ночным кремом и земляничным мылом.

Комаровский тяжело вздохнул. По высокому потолку и стенам спальни бесшумно плыли блики света от разворачивающейся во дворе машины. Где-то вдали выла собака, надсадно и протяжно. Прислушиваясь к ее тоскливому вою, Комаровский вспомнил недавний сон и почувствовал себя очень одиноким. Усевшись на кровати, он громко откашлялся, но жена не проснулась, а лишь перевернулась на бок, по-детски свернувшись калачиком. Комаровский приложил ладонь к левой половине груди. Сердце не просто билось, оно колотилось, больно ударяясь о ребра. Пыталось достучаться до сознания? Хотело предупредить о приближающейся беде?

Охваченный тревогой генерал тихонько встал и, поддергивая на ходу старомодные пижамные штаны, прошаркал в гостиную как раз в тот момент, когда тишину прорезало курлыканье мобильного телефона. Комаровский заметался по комнате в поисках трубки. Она лежала на столе, яростно полыхая прямоугольным янтарным глазом в темноте.

— Кто это среди ночи? — сонно спросила жена из спальни.

— Дежурный по управлению, наверное, — буркнул Комаровский.

Но он ошибся. Звонил сам заместитель руководителя Администрации президента Сергей Дмитриевич Каминский.

Глава Управления Антитеррористического центра спал, а международный терроризм нет. На этот раз он выступил под личиной движения «Талибан».

— Ублюдки, — прошептал он, осторожно массируя сердце. — Когда же они наконец уймутся, ублюдки?

— Ты о ком?

Голос жены, просунувшей в комнату лохматую голову, вывел его из состояния прострации.

— Не обращай внимания, — глухо произнес Комаровский и выключил телефон. Я должен срочно ехать. Вызывают. Оттуда, — и показал пальцем на потолок.

— Нет, так я тебя не отпущу, — заявила жена, перетягивая пояском халата свою не то чтобы осиную, но все же тонкую талию.

Ростом она была чуть выше генерала, весила несколько меньше, но компенсировала это бурной энергией и неудержимым напором. Несмотря на вялое сопротивление Комаровского, он был отведен в кухню и усажен за стол, где перед ним как по волшебству возник стакан кипяченого молока.

— Тут пенки, — скривился он, заглянув в стакан.

— Пей-пей, — строго потребовала жена.

— Ладно, выпью, — кивнул Комаровский и не дыша стал мелко глотать молоко.

— Вот и умница. — Жена ласково провела ладонью по его волосатой спине, задержавшись на затылке с беззащитной, как у мальчишки, ложбинкой. — Ведь вкусно, правда?

— Отвратительно.

— Это поначалу. Скоро привыкнешь.

Ничего не сказав в ответ, Комаровский через силу выцедил из стакана молочные остатки и теперь, поднимаясь в кабинет Каминского, был благодарен жене за заботу. Шестое чувство подсказывало ему, что сегодня не выдастся ни одной свободной минуты, чтобы навернуть любимых щей и каши или тем паче позволить себе шашлычок или стейк.