Прерванная идиллия

— Каких прекрасных груш я купила сегодня, папочка!.. Франя и Стась тоже получат по одной.

— А дорогие? — спросил Выгрыч.

Лицо канцелярского чиновника, уже довольно пожилого, было длинное и костлявое, желтого цвета и выражало не то недовольство, не то апатию, свойственную людям, хронически больным и занятым нелюбимым делом. Только глаза, такие же, как у Клары, — золотисто-карие и с длинными ресницами — по временам смотрели из-под изрезанного морщинами лба очень умно и ласково.

Сидевшая возле него пятнадцатилетняя девочка, худенькая, малокровная блондинка, с удлиненными чертами, как у отца, и с тонкими губами, заговорила с большой живостью:

— Отчего ты так разрядилась сегодня, Клара?

На Кларе было ее будничное ситцевое платье в полоску, а нового — только бантик возле шеи да поясок со стальной пряжкой. Она даже не причесалась как следует, потому что непослушные волосы никак не хотели лежать гладко и не держались между двойными шпильками. Множество черных кудрявых локончиков, среди которых виднелся левкой, падали ей на лоб и на плечи. Выслушав замечание сестры, она нагнулась, чтобы поднять с пола упавшую кожуру от груши, выпрямилась и спокойно ответила:

— И вовсе я не разрядилась, а только обшила блузку свежей оборкой, — старая была грязна.

— Одела новый пояс! — упрямо продолжала Франя.

Клара, не отвечая сестре, которая любила противоречить и ссориться, положила перед отцом очищенную грушу и ножик с деревянной ручкой.

— Сегодня у нас будет гость, папочка! — сказала она.

— Гость! — удивился старик. — Кто же это?.. Дуткевич? — но это не гость…

Клара, принимаясь за вторую грушу, спокойно продолжала:

— Раза два я встречала в саду господина Пшиемского, секретаря князя Оскара, и мы довольно долго беседовали. Сегодня он сказал мне, что будет у нас с визитом.

Выгрыч сделал недовольную мину.

— Нужен мне этот визит!.. Не придется поспать после обеда… Я измучен, мне трудно разговаривать.

Он говорил ворчливым тоном. И в самом деле, он чувствовал постоянную усталость и отвык от чужих.

А Франя с живостью, обличавшей острый язычок, заговорила тоненьким голоском:

— Так ты, Клара, заводишь в саду знакомство с кавалерами! Каким же это образом?

— Сиди смирно и не надоедай сестре! — прикрикнул Выгрыч на младшую дочь, которая тотчас же замолчала.

Но тут принялся болтать мальчик, одетый в блузу, перехваченную кожаным поясом:

— А я знаю, кто такой этот пан Пшиемский. Сын княжеского садовника учится в одном классе со мною, так он рассказывал, что князь приехал и привез с собой секретаря которого очень любит. Они играют вместе на рояле и на чем-то еще. Этого секретаря зовут Пшиемский. Он очень весел! Сколько раз он ни заходил к садовнику, всегда играл с детьми…

— Тише, Стась! — шепнула Франя: — Вот уже идет кавалер Кларки…

За фасолью слышны были медленные, ровные шаги. Минуту спустя открылась дверь из сеней, настолько низкая, что входящему пришлось нагнуть голову. Он вошел и окинул все одним взглядом: комнатку с низким потолком, зеленой печью и с красными узорами на голубоватых обоях, остатки несъеденной за обедом каши на тарелках, четверых людей, сидевших за столом, и букет резеды на комоде. Клара, покраснев от смущения, но не растерявшись, сказала отцу:

— Папа! Господин Юлий Пшиемский, мой знакомый.

Повернувшись к гостю, она прибавила:

— Мой отец!

Выгрыч поднялся и, протягивая посетителю свою длинную костлявую руку, проговорил:

— Очень рад… Садитесь, пожалуйста, прошу вас!

А Клара, оправившись от смущения, спокойная и с легкой улыбкой на губах, собрала со стола посуду и с грудой тарелок направилась в кухню, глазами давая знак сестре, чтобы та убрала со стола графин с водою и клеенку.

Из-под снятой клеенки показался ясеневый стол, покрытый белой вязаной бумажной сеткой. Стась поставил на нем стакан с резедой, стоявший раньше на комоде.

Когда Клара спустя несколько минут возвратилась из кухонки, она с радостью увидала, с каким оживлением отец ее беседовал с гостем. А тот был, видно, настоящим чародеем, если сумел в такое короткое время согнать с лица этого измученного жизнью человека выражение апатии и недовольства.

Пшиемский расспрашивал его о городе, в котором старый чиновник прожил свою жизнь. И таким образом он сразу коснулся предмета, хорошо тому знакомого и интересного. Выгрыч обстоятельно рассказывал о населении города, о различных слоях общества и о степени благосостояния каждого из них. Его речь, сначала медленная и тяжелая, как это бывает у людей, отвыкших от разговора, спустя некоторое время, значительно оживилась. В его темных глазах светился ум. Костлявые руки делали по временам энергичные жесты. Заканчивая таким жестом свой рассказ об условиях жизни обывателей города, он сказал:

— Нужда вверху, нужда посередине, нужда внизу. Всем и везде недостает многого, чтобы хорошо жилось. Но, с вашего позволения, я скажу, что в этом отчасти вина таких богатых и, наверно, умных людей, как князь Оскар…

Он не докончил, остановившись в нерешительности.

— Простите меня, пожалуйста, потому что мне не следовало бы говорить этого секретарю князя и, как я слышал, его другу…