Прерия

— В таких местностях, как здешняя, — ружье значит более, чем кирка, — отозвался старший из сыновей, презрительно топая ногой по бесплодной почве. — Земля тут хороша только для тех, кто любит кушанья из бобов, а не маисовую похлебку. Ворона проливала бы слезы, если бы ей пришлось пролетать здесь.

— Что скажете, Траппер? — сказал отец, указывая на почти незаметный след на твердой почве, оставленный сильным ударом ноги сына. — Та ли это почва, какую должен выбирать человек, который никогда не станет надоедать должностным лицам графства, требуя у них документов на право владения?

— В низинах есть несравненно лучшие места, — спокойно ответил старик. — Для того, чтобы дойти до этой бесплодной местности, вы миновали миллионы акров, на которых человек, любящий обрабатывать землю, наверное, собрал бы столько же мер, сколько он посеял пригоршней зерна — и без особого труда. Если же вы шли ради почвы, то вы прошли на сто миль дальше, чем следовало, или же вам придется пройти еще столько же.

— Значит, в сторону того океана выбора больше? — спросил переселенец, протягивая руку по направлению к Тихому океану.

— Да, я видел все это, — ответил Траппер, ставя ружье на землю и опираясь на его ствол, как человек, с тихой печалью предающийся воспоминаниям юности. — Я видел воды двух морей! Я родился на одном из них и вырос, как и вон тот мальчик. С тех пор, друзья мои, Америка выросла и стала такой большой страной, каким я не считал прежде и всего земного шара. Около семидесяти лет я оставался в Йорке — в одно и то же время провинции и штате… Вы, без сомнения бывали в Йорке?

— Нет, нет, я никогда не посещал городов, но часто слыхал о месте, о котором вы говорите. Там, наверное, много расчищенной земли?

— О да! Много, даже слишком много. Топоры постоянно разоряют землю. Я оставался, пока работа дровосека не заставила молчать моих собак, а жадные, колонисты не оттеснили хозяев страны — краснокожих. Тогда я пошел искать покоя на западе. Трудный и тяжелый это был путь; грустно было видеть, как со всех сторон падали чудесные деревья, и целыми неделями дышать удушливым воздухом горящих прогалин. Отсюда далеко до штата Йорк!

— Он находится, кажется, на окраинах старого Кентукки, но я никогда не знал, на каком расстоянии.

— Чайке пришлось бы разрезать воздух на протяжении тысячи миль, пока она смогла бы добраться до Восточного моря. Но охотнику вовсе уж не так трудно пройти это пространство, если можно найти тень и дичь. Было время, когда в один сезон я успевал охотиться на оленей в горах Делавара и Гудзона и ловить бобров на берегу Верхнего озера. Но тогда у меня был верный глазомер, а ноги были быстры, как ноги оленя. Тогда еще была жива мать Гектора, — прибавил он, кидая любовный взгляд на старую собаку, лежавшую у его ног, — и надо было видеть, как она, напав на след, бежала за дичью. Славная была собака! Много она доставила мне работы!

— Ваша собака очень стара, чужеземец, и покончить с этим бедным животным было бы делом сущего милосердия.

— Собака такая же, как и ее господин, — будто не заметив грубого совета, сказал Траппер, — и окончит она свои дни, когда вся дичь, которую она обязана поймать, будет поймана. Все идет, как должно, одно за другим, насколько я могу судить. Не всегда самый проворный олень сбивает с толку собак, и не самая сильная рука дает самый верный выстрел. Оглянитесь вокруг себя, друзья. Что скажут янки, когда они проложат себе путь по водам с востока и увидят, что чья-то рука уже распахала эту местность (а может, и совершенно обнажила почву), как будто для того, чтобы посмеяться над пришельцами? Они возвратятся назад, как возвращается лисица по следам, а запах тления, оставшийся на тех местах, где они проходили, укажет им все безумие их опустошений. Как бы то ни было, подобные мысли приходят на ум тому, кто и продолжение восьмидесяти лет видел превратности судьбы. Что касается вас, то должен вас предупредить, что вы сильно ошибаетесь, если думаете, что отделались от индейцев. Они считают себя законными властителями этой страны и редко оставляют белому что-либо, кроме кожи, которой он так гордится, если только получают возможность (о желании и говорить нечего) сделать ему зло.

— Старик! — громким голосом проговорил скваттер. — К какому народу принадлежите вы? По языку, по цвету кожи вы как будто белый, а сердце ваше, по-видимому, принадлежит краснокожим.

— На мой взгляд, между народами мало разницы; самый мой любимый народ рассеялся, как песок высохшего русла реки, гонимый ураганом, а жизнь слишком коротка для того, чтобы усвоить нравы и обычаи чужестранцев, как это можно сделать, если провести целые годы среди какого-нибудь народа. Но я все же человек, у которого нет ни капли индейской крови в жилах, и, как воин, я принадлежу Штатам, хотя при их милиции и судах они не нуждаются в руке восьмидесятилетнего старика.

— Я предложу вам только один вопрос: где находятся те сиу, которые украли мой скот?

— Где находится стадо буйволов, которых ы видели вчера утром, преследуемыми пантерой? Не легче…