Преподаватель симметрии

Старший воренок, любимец Варфоломея, уже сидел у него на коленях, так и норовя не ограничиться врученной ему конфетой, а распространиться на авторучку или зажигалку, так что Варфоломей постепенно превращался в жонглера, вылавливая из воздуха то одно, то другое, то носовой платок, то часы, чтобы водворить их на место; младший ползал на четвереньках с удивительной скоростью, как тараканчик; жена носила из кухни в комнату и обратно свое огромное третье пузо – все это зарождалось и рождалось на памяти Варфоломея. Он замерз и отогревался у этого очага, забыв, зачем пришел. На кухне что-то жирно булькало и источало пряный турецкий запах и вот-вот будет готово, пусть Варфоломей отведает…

В доказательство своей чистосердечности Вор продемонстрировал, наконец, Варфоломею его шубу, которую вызвался починить еще летом и буквально силой вырвал у Варфоломея, несмотря на все его робкие отговорки. Шуба эта была долгие годы предметом особой гордости Варфоломея: волчья, вывезенная им с Аляски, такой ни у кого не было, никто бы и не решился, кроме него, такую надеть… королевская шуба! По особо торжественным случаям, но то ли случаи становились все менее торжественными… но когда Варфоломей наконец достал ее – само время вылетело из нее, как дух вон, с характерной траекторией моли. Вор, видя его горе, горячо взялся помочь: у него для этого был двоюродный турок, высшего класса, будет как новая. Варфоломей что-то лопотал, что новой ей никак не быть… напрасно. Вор уволок ее под мышкой, как живую, и будто она даже сопротивлялась ему, как чужая собака.

Так что теперь к разговорам о долге равноправно прирастал разговор о шубе, и уже непонятно становилось, что важнее (Варфоломей был уверен, что она побывала на базаре, где еще не побывал чей-то мед…) – шуба или долг? Одно вытесняло другое, и получалось почти так, что возвращение чего-либо одного покрывало возвращение другого. «Опять споловинил!» – восхищенно сообразил Варфоломей и засмеялся, довольный собственной опытностью и сообразительностью. Оказывается, он это даже произнес вслух. И тут Вор обиделся так искренне, как только воры и умеют обижаться. «Обижаешь, ваше величество, – сказал Вор и решительно вытащил неряшливый узел из-за бочки с медом. – Вот! – торжествовал он, столь несправедливо заподозренный. – Вот!» И руки и спина его будто рыдали, пока он развязывал. Острые воровские лопатки так и ходили под майкой. Наконец узел развалился на стороны и открыл взору то, что было когда-то Варфоломеевой шубой. «Мы пытались сделать все, что могли! – страстно поведал Вор, загребая горстями клочки шерсти и снова просыпая их в кучу, будто перебирая драгоценности, как Али-Баба из сундука. – Но сам видишь! Мездра…» И с этими словами он выхватил клок побольше, еще казавшийся целым, и принялся рвать его для убедительности на тонкие полоски, как бумагу. Бедный Варфоломей стал хватать его за руки…

«Но мы еще что-нибудь придумаем, – успокаивал его Вор. – Один скорняк хочет взять эти обрезки для ремонта и предлагает в обмен почти новый шиншилловый жакет. Правда, дамский. Но зато – шиншилла! и доплата совсем крошечная…» Непосредственность Вора растрогала Варфоломея, и он рассмеялся, радуясь возвращающемуся чувству юмора. «Ладно, – согласился Варфоломей, – когда деньги-то вернешь?»

Он не хотел так уж огорчать Вора. Это было коварно со стороны Варфоломея – с такой легкостью перескочить через проблему шубы. Вор как бы укоризненно качал головой, как бы повторяя: опять за свое!..