Преподаватель симметрии

– За меня! за то, что ты изменишь мне.

– Так ты же сама все подстроила! Зачем тебе было прикидываться Марлен?

– Чтобы убедиться, что он прав.

– Так это ваш обоюдный сговор!

– Нет. Он на такое не способен. Это только мы с Марлен.

– Не было никакой Марлен!

– Была! И я выйду за него.

– Ты ему это обещала?

– Да, но при одном условии.

– А это уже совсем любопытно!

– Если он никогда не будет больше ревновать меня за измену.

– Больше?! Ну, и мразь же ты! Так издеваться над двумя мужиками!

– Почему же над двумя? Над одним. Он пока остается единственным.

– Нет слов.

– Да не бойся ты так. Он тебя конечно не убьет. Правда, еще при одном условии.

– И ты ему еще ставишь условия?

– Нет, на этот раз это он. Это он мне его ставит.

– Еще любопытнее.

– Если я за него таки выйду.

– Лили! ты хуже Марлен! ты – чудовище!

– Вот и иди к своей Марлен! Да, я чудовище. Потому что я женщина. Потому что умею любить по природе своей. И буду любить! и приговорена любить того, кто меня не любит. Это ты мне говорил, что нельзя разрубить магнит на плюс и минус? Так и меня нельзя разрубить с любовью, как тот же магнит, как нас с Марлен. Нет, это не ты про магнит говорил, не твоя мысль – это говорил твой русский влюбленный ученый Тишкин, которого ты никак дописать не можешь. Потому и не можешь, что сам не любишь…

– Чем меньше женщину мы любим,

Тем больше нравимся мы ей.

И тем ее вернее…

– Вот это хорошо! Ты написал?

– Нет, тоже один русский. Пушкин.

– Опять не ты. Тишкин, Пушкин… что, у всех русских одинаковые фамилии?

– Не у всех. Только у Пушкина. Шутка – моя.

Лили рассмеялась, и он снова попробовал привлечь ее к себе. Безуспешно.

– Перевод тоже мой. Мой друг-славист перевел иначе: «Чем меньше женщину мы больше, тем больше меньше она нам».

– Ты что, хочешь сказать, что теперь ты больше, а я меньше?

Урбино почувствовал перемену тональности и стал подкрадываться, как кошка, как змея…

– Если ты и Марлен один человек, то ты все время была на острове и не могла ездить к Хаппенену… Откуда же у тебя керосин? Где логика?

– А тут только одна логика и осталась. Это просто. У меня в той части острова, за леском, склад.

– Ладно. Тогда ума не приложу, как ты сумела так перевоплотиться в Марлен?

– Это еще проще. Когда мы воспитывались в монастыре, то на Рождество разыгрывали прекрасные вертепы. Мне всегда доставалась роль ангела, а Марлен – черта.

– Слушай, уймись! Врешь, как два человека.

– А мы и есть два человека.

– То есть?

– Я и Марлен. Кто тебе понравился больше?

– Отстань.

– Ну уж нет! А что, если ты понравился нам обеим?

– Будем чередоваться, – усмехнулся Урбино.

– И опять нет. Ты выбери! На меньшее я не согласна.

– И ради этого ты обрилась повсюду налысо?

– Я давно собиралась это сделать, еще до твоего приезда, – сказала Лили голосом Марлен. – И потом…

– Что потом?

– Я стеснялась.

– Кого?

– Тебя. Себя…

– Себя – это Лили или Марлен?

– Тебе, понятно, все равно. А мне стыдно!

– Всего-то?

– Это всё, а не «всего-то»! Дурак! стеснительность – это основа чувства и основное в этом, как его, терпеть не могу этого слова… в этом с-с-с…

– Смысле?

– Да нет же! С-с-се… не могу.

– В сексе, ты хочешь сказать?

– Ну да. Только у женщин и мужчин стеснительность выражена по-разному: у нас это застенчивость, у вас грубость.

– Грубость… значит, все-таки Хаппенен, ладно… а застенчивость тогда где? В твоем тату?

– Какое тату? – (Сама невинность.)

– Такое! на самом интимном месте.

– Ах, это… Это все Марлен. Это она в детстве по глупости сделала. Кстати, что у нее там? Я не успела разглядеть…

– Застенчивость… какие вы у меня, однако, умные обе!

– Ах, обе!! – (Еще один хлопок одной ладони).

– А вот мы сейчас и посмотрим! Может, там лилия, клеймо миледи…

– Какая еще миледи?! Где ты нашел здесь миледи!

– Ну уж «Трех мушкетеров» ты однажды читала… А ну, давай, покажи!

– Ну уж нет! – сопротивлялась Лили, брезгливо отпихивая его готовность.

– Ну уж да! – кричала Марлен, грубо за нее ухватываясь.

Вдруг все сникло и опустилось в Урбино.

– А не пошли бы вы обе на…! Хватит! Я пошел собирать вещи.

– Ну, и катись сам на…

– Хватит. Я тебе не Хаппенен. Ты чудовище! От слова чудо. Это не Голливуд. Это нас с тобою – два человека. Ты и я. Никакой Марлен! Ни Хаппенена, ни баронессы, ни… – Он осекся.

Она – поняла.

– Что, и Дики теперь нет? вот ты ее и предал!

– Я тебя убью!

– Слава богу! хоть какие ни на есть, а чувства…

– Я не предавал ее, пока она… – Он опять осекся, и она опять поняла.

– Пока она была жива? – выговорила за него она. – Но ты изменил ей еще при жизни!

– Откуда тебе знать? с кем бы это?..

– Знаю. Иначе бы ее не укусила змея. Ты изменил ей со змеей, ужалившей ее в сердце.

– Со змеей? Как ты жестока! Сама ты змея!

– Наконец-то! хоть что-то почувствовал и понял. Ты не поверишь, но я она и есть. Причем та самая.

– Придушу! Нет, я рассмотрю твое тату! Что там у тебя – змея?

Урбино навалился на нее всем телом, продолжая тискать и мять, и они сами не заметили, как все и произошло…

– Изверг! Насильник! Никогда не прощу тебе этого!

– А Марлен говорила, что ты это любишь…

– Сука эта твоя Марлен!

– Ты почище ее будешь!